Память Вавилона

22
18
20
22
24
26
28
30

Но нигде – ни одной иллюзии.

Золотая-Дама прикрыла за собой дверь и сняла трубку телефонного аппарата на стойке. Виктория очень надеялась, что произойдет хоть что-нибудь интересное, – она уже слегка заскучала.

– Меняем план, – сказала Золотая-Дама в трубку. – Нашей маленькой беглянки там нет, но я хочу удержаться… то есть задержаться еще ненадолго… Нет, дитя мое, мне лучше выть… то есть быть в тени. Наша милая мадам Кунигунда пока еще не очень-то разборчива… то есть сговорчива, но я надеюсь, что она откроет мне множество зверей… то есть дверей. Передай всем моим дорогим детям, что сейчас главное – убедительность… то есть бдительность.

Виктория ничего не поняла из разговора Золотой-Дамы; к тому же ее слова звучали как-то приглушенно, словно из-под воды, и девочке становилось все скучнее. Она пошла за Кунигундой, надеясь на какое-нибудь ужасно веселое приключение, но пока веселого было мало. Через уши Второй-Виктории до нее еле-еле доносился слабый голосок Мамы, которая с тревогой говорила: «Эта малышка все чаще уходит в свои мечты!» – и потом она ощутила легкое касание теплой Маминой руки, ласково гладившей ее волосы.

Девочка уже решила возвращаться домой – ей не терпелось прижаться к нежной Маминой щеке, – как вдруг Золотая-Дама отдернула занавеску за стойкой и прошла в глубину комнаты.

Виктория тут же забыла о доме: соблазн нового путешествия оказался сильнее и заставил ее пойти следом.

Но она испуганно съежилась, увидев Золотую-Даму, склонившуюся над Второй-Золотой-Дамой. И это не было раздвоенным видением, как недавно фиакр на улице. Вторая-Золотая-Дама лежала распростертая на большом белом ковре, с вытаращенными глазами и детской, радостной улыбкой на губах, а ее покрывало с подвесками расстилалось вокруг нее, словно красивое золотистое озеро.

Из ее носа и ушей текла какая-то красная вода.

Она смотрела остановившимися глазами на призрачные тела, которые склонялись над ней, что-то невнятно нашептывая.

Виктория ничего не понимала.

Первая-Золотая-Дама одним взмахом развеяла толпу призраков, витающих вокруг Второй-Золотой-Дамы.

– Похоже, эта иллюзия оказалась тебе не по силам, – сказала она ей. – Бедные мои детки, до чего же вы хрупкие! – Рукой с длиннющими кроваво-красными ногтями она опустила веки Второй-Золотой-Дамы. – Покойся с миром, дочь моя, твоя смерть была не напрасной. Благодаря твоему образу мне, может быть, удастся обрести кумир… то есть спасти мир.

При этих словах Первая-Золотая-Дама медленно повернула голову к Виктории. Она не могла ее видеть, но щурилась и смотрела в ее угол, словно учуяла чье-то присутствие. И тотчас же все тени, лежавшие у ног Первой-Золотой-Дамы, ожили и начали корчиться, будто ждали приказа броситься на Викторию.

– Ну а ты, дитя мое? Ты тоже хочешь помочь мне спасти мир?

Еще миг, и все исчезло: обе Золотые-Дамы, белый ковер, темное помещение. Виктория вернулась на свое место, во Вторую-Викторию, домашнюю. Она снова сидела в тесном детском стульчике, а Мама с улыбкой протягивала ей ложечку варенья.

Виктория открыла рот, чтобы закричать. Но не смогла издать ни звука.

Раба

Сняв очки, Офелия начала растирать воспаленные глаза. Она так долго вчитывалась в текст, что печатные буквы плясали у нее даже под сомкнутыми веками. Потом девушка устало потянулась и, запрокинув голову, взглянула на потолок. Или, вернее, на пол зала-перевертыша, где посетители молча прохаживались вниз головой между библиотечными стеллажами. Ей никак не удавалось привыкнуть к тому, что в Мемориале можно передвигаться и по полу, и по стенам, и по потолку.

Девушка закрыла книгу и в последний раз перечитала аннотацию, которую составила для каталога. На книге не нашлось ни даты выпуска, ни названия издательства, ни имени автора, только инициалы Е. Д.; экспертиза этой монографии стала подлинной головоломкой, вынудившей ее чередовать обычное чтение с чтением. Заглянув в трубу пневмопочты, она облегченно вздохнула: новых поступлений не было. Еще одной экспертизы она бы не вынесла. Сквозь решетчатую перегородку Офелия бегло оглядела соседние боксы. Силуэты прорицателей, склонившихся над своими работами, в ореолах ярких ламп. Дзен, почти целиком скрытая кипами министерских архивных документов, над которыми виднелся только ее фарфоровый лоб в бисеринках пота.

Одна лишь Медиана ничем не занималась, сидя у себя в боксе и с веселым любопытством наблюдая за Офелией.