— Черт! — прошипел он. Майкл обратил внимание, что глаза его широко раскрылись, а лицо побледнело, став белым, как известка. На деле Билли был ребенком, просто игравшим роль мужчины. — Мне жаль… мне очень жаль, — сумел выдавить он из себя, а затем рванулся в сторону, оперся на борт, и его стошнило.
Группа мужчин сражалась с пожаром и пыталась сбить пламя. Бушен, принимавший активное участие, параллельно сыпал ругательствами и проклятьями, работая огнетушителем. Наконец, пламя сдалось, и от него остался только едкий черный дым, окрашивающий серый дождь в еще более мутный оттенок.
Майкл стоял над телом мертвого испанца. Несколько других членов экипажа — в том числе Олаф Торгримсен и Дилан Кустис — молча изучали последствия бойни, и это словно роднило их. К какому бы племени, к какой бы нации ни принадлежал человек, вид насильственной смерти одинаково больно колет сердце любого.
Дождь продолжал лить, попадая в раскрытые глаза мертвеца, и это заставило Майкла встрепенуться.
— Кто-нибудь найдет, во что завернуть его? — спросил он, и Олаф тут же очнулся от оцепенения и отправился за брезентом.
Капитан вышел и стал перед командой, словно одинокий артист печальной сцены. Плечи его поникли, а лицо было черным от копоти. Мысок его ботинка уперся в пробитую голову мертвеца.
— Кто-нибудь, уберите это! — приказал он, указывая на остатки мозга, разбросанные по палубе, но никто не пошевелился. Лишь через несколько секунд кое-кто вышел вперед. Он наклонился. Пара черных рук подняла то, что осталось от выбитого мозга, а затем Энам Кпанга подошел к фальшборту и отпустил свою ношу в море. Когда он снова повернулся к присутствующим, лицо его было непроницаемым, и невозможно было определить, намокли его глаза за стеклами очков от слез или от дождя. Кпанга опустил свои окровавленные руки по швам черных брюк и прошел мимо Майкла и остальных молчаливым духом.
— Заверни его! — сказал Бушен, завидев Олафа, вернувшегося с брезентом. — Кто-нибудь, кто хочет что-нибудь сказать, говорите сейчас. Я не знал его. Когда закончите, бросьте тело за борт. Кто-нибудь, заберите его винтовку и патроны.
Похоже, самостоятельно Бушен сейчас этого сделать не мог, потому что ему предстояло поспешить и поговорить с грузным седобородым человеком — одним из двоих бортовых инженеров.
Майкл поднялся по лестнице в рубку. Неприятный, но, несомненно, способный швед все еще был у руля. Дождь неустанно хлестал по ветровому стеклу, и, хотя утро уже полностью вступило в свои права, видимость в выдавшуюся погоду была ограничена серыми прожилками капель, и разглядеть что-то можно было лишь метров на двадцать вперед от носа «Софии». Медина развалился в кожаном кресле, закрыв лицо руками.
— Вернитесь к своим обязанностям! — строго и возмущенно проговорил Майкл, тут же передав ему команду Бушена.
Медина отнял руки от лица, глаза у него были запавшие, словно он постарел на несколько десятков лет за последние полчаса.
— Мы все умрем здесь, — пролепетал он.
Майкл положил руку на рукоять револьвера на поясе.
— Если не станете выполнять приказ капитана, я этот процесс могу ускорить.
Итак, команда была исполнена. «София» легла на новый курс и, израненная и искалеченная, направилась в Англию.
— Мистер Медина! — позвал русский радист из своей радиорубки. — У нас сообщение для капитана!
Майкл не стал дожидаться, пока второй помощник соберет волю в кулак для ответа. Он сам направился в радиорубку. Странный статический шум, напоминавший игру на волынке, кошачий дурной вой и работу бензопилы одновременно, продолжал пульсировать из динамика.
— Нас все еще глушат? — спросил Майкл по-русски.
Радист ошеломленно уставился на него. Секунду назад он курил сигарету, а теперь едва не выронил ее, но удержал, выпустив из носа две струи дыма. Несколько мгновений у него ушло на осознание, а затем он выдавил слабую улыбку и ответил на родном языке.