– Я устроила ее, отец Игнасио, – сказала Мэри. – Она плачет.
Мэри прижала ладони к груди.
– Я… не понимаю. Она говорит… это он оставил ее. Одну, без помощи и поддержки. Они были обручены еще там, дома, и она приехала к нему, сюда, в колонию, и день свадьбы был уже назначен, но он даже не встретил ее в порту. Даже не пришел ее встречать. Как такое может быть?
– Не знаю.
– Он говорил совсем другое. Я поверила ему, отец Игнасио, он… он тоже плакал, когда рассказывал о ней!
– Ты хочешь спросить меня, – вздохнул отец Игнасио, – кто из них лжет?
– Ну да.
– Быть может, она. Лорд Аттертон – выгодная партия, не чета мелкому колониальному чиновнику.
– Дурная женщина? – с затаенной надеждой в голосе спросила сестра Мэри.
– Дагор, – скрипуче сказал старик. Отец Игнасио совсем забыл о нем, сидевшем на крыльце под пальмовым навесом, рассеянно подставив ладонь под стекающую с листьев струйку воды.
– Что?
– Рядом с дагором никто не знает правды.
– Да, – сказал отец Игнасио, – верно. Демоны, – он торопливо перекрестился, – могут заставить одержимого видеть и помнить то, чего не было.
– Зачем?
– Не знаю. Кто может постичь намерения демона?
Лучше бы он умер, подумал он, наш молодой Глан, лучше бы он умер в лесах… хотя нет, что я говорю. Тогда бы душа его погибла безвозвратно, а пока он жив, его еще можно спасти. Но как?
– Почему я, – шептал он, и Распятый глядел на него из полумрака часовни, – святая Мария, почему именно я?..
Они уйдут, повторял он про себя по дороге к госпиталю, дождь кончится, и они уйдут. Слава богу!
Почему мне так тревожно – достойные люди, белые люди, а я так долго не видел белых людей.
Он уже протянул руку, чтобы откинуть полог, закрывающий дверь в госпиталь, но замер. Из полутьмы доносился тихий шепот.