– Нет, – покачал головой отец Игнасио.
– И я не знаю. Только тот, кто готов. Тот знает.
Мэри бежала к ним, подобрав полы своего монашеского одеяния.
– Отец Игнасио, – задыхаясь, пролепетала она, – там…
– Наша трапеза скудна, – сказал отец Игнасио, – но мы рады разделить ее с вами.
– Мы можем прибавить к ней кое-что, святой отец, – сказал новоприбывший. – Томпсон – великолепный охотник.
У него были холодные серые глаза и седые виски. Великолепный экземпляр белой расы, платье и душа застегнуты на все пуговицы, что бы ни случилось.
– Сейчас пост, – сухо сказал отец Игнасио, – впрочем, для странствующих возможны и послабления. А вы ведь странствуете…
– Да, – улыбнулась женщина, – и довольно долго.
Прекрасная женщина, прекрасная пара этому лорду Аттертону, спутница знаменитого путешественника, с виду хрупкая, на деле крепкая и сильная. Отец Игнасио покосился на сестру Мэри. Эта, напротив, выцвела, сжалась и побледнела, точно моллюск в раковине монашеских одежд. Я и забыл, до чего же бедняжка нехороша собой, ведь мне не с кем было ее сравнивать.
Словно отвечая его мыслям, сестра Мэри торопливо поднялась.
– Я отнесу еду туда, в госпиталь?
Он рассеянно кивнул. С тех пор, как пришли новые люди, молодой Глан так и не вышел из-за больничных стен. Что ж, его можно понять.
Шея женщины была как стебель цветка над распахнутым воротом рубахи. Отец Игнасио отвел глаза.
Я уже стар, торопливо подумал он, словно мысль о старости могла принести успокоение.
– Мы с Мэри довольствуемся лепешками, – сказал он, – и плодами.
– Здешние фрукты годятся только для черных, – авторитетно сказал Томпсон, – желудок белого человека их не выносит.
Он энергично орудовал ножом и вилкой. У Томпсона было загорелое лицо и ярко-голубые маленькие глаза. Он, должно быть, промышлял слоновой костью, прежде чем податься в проводники, ни с того ни с сего подумал отец Игнасио. Такие всегда блюдут свою выгоду. Должно быть, этот лорд ему очень хорошо заплатил.
А вслух сказал:
– Это всего лишь дело привычки.