– Кстати, ты не чувствуешь запах дыма?
– Дыма, мой Господин?
– Ну да. Как будто ветер доносит дым далекого костра?
– Нет, сир, я не чувствую даже сладкий аромат зайца, коим мы собирались подкрепиться, прежде чем снова пуститься в далекую и неведомую дорогу…
– Доешь на ходу. Я не голоден, – отрезал рыцарь и пошел к стреноженным лошадям, пасшимся в некотором отдалении.
– Не голоден… – проговорил Каль. – О нет, сир. Вы голодны, но тот голод, что снедает Вас, утолить невозможно – кроме как своей собственной кровью. О Всемогущий! Давно я пью эту чашу, а дна все не видно. И пусть она горька, но сделай так, чтобы она никогда не иссыхала! Аминь.
Он отрезал заднюю часть испеченного на углях зайца и принялся осторожно жевать расшатанными гнилыми зубами.
– А тебе, ведьма, – это уже относилось к Красотке, – я хорошенько стукну сегодня в крутой бок – чтобы потуже затянуть подпругу. И не думай меня обмануть. Потому что я – твоя Судьба. А ее не обманешь.
Он двинулся следом за хозяином, бормоча на ходу:
– И за что ж меня так седлают? И Кто охаживает мои костлявые бока?
Сборы заняли не более десяти минут. Верный учитель и оруженосец туго затянул сыромятные ремни доспехов своего господина, оседлал Красотку (хитрой бестии достался обещанный тычок в живот, но не стал для нее неожиданностью, поэтому седло, как и в предыдущие дни, продолжало сползать набок) и, дожевывая на ходу заячью ногу, обреченно потрусил вперед.
Узкая дорога, проложенная в лесу, постепенно расширялась – по мере того, как они приближались к долине, зажатой двумя горами. Гильому Калю очень не нравилось, что в таком диком и безлюдном месте им встретилась дорога – явно рукотворного происхождения. С тех пор, как они в последний раз видели человеческое жилье, бледный серп луны успел умереть и заново родиться. Безусловно, эта земля была обитаема, но кому она принадлежала?
Доев заячью ногу и выбросив косточки, он снял с ремня арбалет и на всякий случай держал его наготове. Господин же, напротив, казалось, совсем не чувствовал никакого беспокойства. Он ехал гордо, с поднятым забралом, и, не таясь, во весь голос распевал непристойные тамплиерские песни.
Они быстро пересекли узкий перешеек леса, отделявшего просторный луг от горной долины. Подножия гор, прежде скрытые могучими деревьями, внезапно предстали перед ними во всем своем пугающем великолепии.
– Святый Боже! – хрипло прошептал Гильом Каль, едва последние дубы, словно чуткие часовые, расступились перед ними.
Издалека они видели только верхушки гор, но сейчас их изумленным взорам открылась их нижняя часть.
Обе горы – и правая, и левая – оказались по пояс изрезаны грубой и в то же время – самой искусной, какую только доводилось видеть Калю – резьбой. От середины и до верхушки они были нетронуты и хранили свой первозданный природный вид, но от земли и до середины были будто сложены из причудливых фигурок, изображавших животных и таинственных, неведомых даже книжнику Гильому, существ. Но не только – и даже не столько – это поразило Каля. Гораздо более удивительным было другое. Размеры этих фигурок.
То, что издалека виделось набором изящных статуэток, после получаса пути обратилось нагромождением исполинских глыб, каждая из которых была не меньше, чем дом.
Теперь хозяин и слуга поменялись ролями: Каль, раскрыв рот, глазел на дело рук неизвестных мастеров, а рыцарь, напрягая зрение и слух, с опаской косился по сторонам. Казалось, его совсем не интересовали каменные истуканы.
Громкий и властный оклик де Феррана заставил старого учителя забыть о восхищении, которое он испытывал при виде этих громад, и вернуться к действительности.