«Всё нормально. Я просто… пытаюсь понять, почему ты об этом ни словом не обмолвился потом, когда мы стали лучшими друзьями. Мог бы хоть намекнуть».
«Просто, – он переступил с ноги на ногу, – если расскажешь, уже не отмахнёшься. А я не хотел вспоминать. Мне нравилось представлять, что жизнь прекрасна, как у тебя».
«Да что там прекрасного!» – возразил Фитц.
«Может, не совсем, но очень близко к тому, приятель. Алвар, конечно, тот ещё гад… но у тебя такой отец. И мама. И Биана. И ты лучший ученик на всём курсе. И вы с Фостер когнаты и… кроме всего прочего, ты Вакер, в конце концов. И всегда будешь всеобщим любимцем, от которого ждут великих свершений. А я всегда буду неудачником».
«Ну какой ты неудачник!» – возразила Софи.
«Ещё какой, Фостер. Поройся как следует, и сама поймёшь. Ну и ладно. Всё равно я больше не могу делать вид, что всё в порядке. Слишком много всего произошло».
«Тогда зачем понадобилось скрывать какие-то воспоминания?» – спросил Фитц.
Киф фыркнул.
«Потому что хочу сохранить нашу дружбу».
Софи вообще не понимала, что это значит… но это не имело значения.
«Ты всегда будешь моим другом».
«И моим», – добавил Фитц.
«Ты уверен?» – спросил Киф, и воспоминания снова замелькали и остановились на том, что Софи видела несколько месяцев назад, а Фитц нет.
«Это первое воспоминание, которое удалось вернуть», – пояснил Киф.
«Почему оно такое прерывистое и смутное?» – удивился Фитц.
Киф пожал плечами.
«Наверное, стиратель повредил».
В тот раз он ещё совсем малышом выбрался посреди ночи на крышу, услышав голос матери, и застал её разговор с двумя фигурами в чёрных плащах с капюшонами. Софи уже знала, что это были Брант с Алваром, а обсуждали они бесплодные попытки Алвара разыскать Софи в мире людей. Но тогда Киф понял только то, что мать собиралась подружить его с Фитцем, чтобы Киф был в курсе его дел по поиску Софи.
«И что с того? – спросил Фитц. – По-твоему, мы подружились только из-за этого?»
«Не только… но это сыграло заметную роль», – ответил Киф.