– Месье Шмитт, окажите мне любезность. Теперь, когда вы знаете, что земля круглая, я хотел бы вам напомнить, что она круглая не всегда и не для всех.
Он опять смеется. Его решительно все веселит, этого человека. О чем же говорит его смех – служит ли он ему защитой или отражает его врожденный оптимизм?
Собаки улеглись у его ног, скрестив передние лапы, и терпеливо ждут; на их мордах написана вежливая скука.
– Моя газета собирает мнения видных деятелей…
Лицо Шмитта темнеет. Слово «газета» его насторожило.
– Какая газета?
Отвечаю дрожащим голосом:
– «Завтра», газета, выходящая в Шарлеруа.
Он мрачно бросает:
– Не знаю такой.
– Да нет же, конечно, знаете. Вы ее видите на прилавках продуктовых магазинов, в аптеках, на заправках, в найт-шопах; ее название обведено зеленой рамкой, а пишет она о всяких преступлениях или скандалах из жизни наших звезд.
– Ах да… верно… Так неужели у вас есть и культурная рубрика?
– Вот за нее-то я и бьюсь, месье Шмитт. Мне хочется заинтересовать наших читателей самым главным, чтобы они искали в газете статьи такого великого писателя, как вы, узнавали ваше мнение о культуре, а не смаковали бы сплетни о пьянках какой-нибудь мисс Метео, о разводе знаменитого футболиста или о всяких идиотах, участвующих в телевизионных реалити-шоу. Помогите же мне сражаться за культуру и интеллект, месье Шмитт! Иногда я чувствую себя таким одиноким в этой борьбе!
Он наклоняется и гладит своих златоглазых собак, которые ждут не дождутся окончания нашего разговора. Прикосновение к их мягкой шерсти явно меняет его настроение к лучшему.
– Вот хитрец! Ну что ж, перед такими убедительными аргументами я сдаюсь. Запишите телефон моей секретарши Жизель Жемайель, она организовывает все мои встречи. И вообще, это моя правая, да и левая рука. Я предупрежу ее, что вы будете звонить, и она назначит вам время.
Шмитт удаляется, а я гляжу ему вслед. Его собаки и он сам идут такой плавной и слаженной поступью, словно представляют собой единый организм. И то, что их связывает, выглядит куда более надежным, чем слова или взгляд; это похоже на невидимую нить, способную помешать молодому самцу умчаться слишком далеко, а самке – задержаться дольше, чем нужно, возле дохлой лесной мыши. Эта упряжка – человек и животные – уходит вдаль, мирная, дружная, сияющая, под небом, расчищенным теплым южным ветром.
На обратном пути я с трудом сдерживаю ликование: наконец-то он пришел, день моего торжества! Я добился встречи, казавшейся невозможной! В редакции меня должны на руках носить. Теперь я смогу провести расследование, о котором просила мадам Пуатрено. Мне до того не терпится объявить эту потрясающую новость, что я почти не замечаю деревушки и улицы, мелькающие за окном автобуса.
Прибыв на автовокзал, я бегу в редакцию. Перед нашим зданием стоят полицейские машины. На их крышах и капотах тревожно мигают синие огни.
Я заинтригован. Ускоряю шаг и обращаюсь к полицейским, загородившим вход:
– Что случилось?