Земля забытых

Ответить Генри не успел, потому что рядом появилась мать Джетта – она пыталась отцепить от себя руки Джоанны и хрипло кричала:

– А ну пусти! Ты кто? Это мой дом!

Тут она резко замолчала и начала озираться, приоткрыв рот: больше всего ее заинтересовал высоченный золотой потолок. А потом она увидела тела и закричала так, что Генри отстраненно подумал: «Вот теперь хоть кто-нибудь заметит, что мы здесь». Джетт бросился к матери и обнял ее, но это, кажется, напугало ее только сильнее, и она пыталась сбросить его руки, пока Роза не подошла и не прижала к себе ее голову.

– Все хорошо, – тихо сказала Роза, поглаживая ее кудрявые волосы. – Это просто театр. Представление. Вы ведь знаете, что такое театр? Когда все не по-настоящему.

Постепенно Магда затихла, и все стояли вокруг и слушали ее прерывистое дыхание, потому что не могли заставить себя делать хоть что-то еще.

А потом с лестницы раздался вопль, который настолько причудливо сочетал в себе радость и ужас, что Генри заставил себя поднять голову. Уилфред стоял на верхней ступеньке и переводил взгляд с живой Розы на мертвого Эдварда.

– Папа! – Роза шагнула к нему. – Прости, что убежала. Прости. Я тут.

Уилфред бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что Генри побоялся, как бы управляющий при своем возрасте и телосложении не сломал себе шею. Но Роза бросилась к нему, и они встретились на середине пути, вцепившись друг в друга так, что едва не столкнули друг друга с лестницы. Уилфред был в халате, и Генри с удивлением понял, что за окнами глубокая ночь. Он совершенно потерял представление о времени, не мог даже вспомнить, сколько прошло дней с тех пор, как он ушел отсюда вместе с Розой.

– Прости, брат, что я тебя такой ерундой отвлекаю. – Джетт тронул его плечо. – Извини. Наверное, тут свет какой-то странный, но вот непонятная штука: я отлично помню, что глаза у тебя карие. Были. А теперь серые.

– Я их вернула, – без выражения сказала Джоанна.

– Можешь забрать обратно, – пожал плечами Генри.

Раньше он так хотел этого, а теперь ему было все равно. Уилфред куда-то ушел – наверное, за королем, – и Генри знал, что сейчас они встретятся, но он не хотел, чтобы этот человек был его отцом. Сейчас начнет плакать, изображать, как ему жаль, что Эдварда больше нет. Десять лет его не замечал, так какое право он имеет скорбеть? Хоть бы он просто не заметил цвет глаз, не заметил, и все. Генри хотелось, чтобы король ощутил то же, что и он сам: как будто потратил всю свою любовь раз и навсегда, и она больше не вернется. Никакого искупления, никакого возвращения домой. И он холодно ждал, когда король покажется на лестнице.

Тот сделал несколько шагов вниз – и замер, вцепившись в перила.

– Я могу рассказать ему, кто ты, – пробормотала Джоанна.

– Нет, – отрезал Генри.

Король медленно спустился вниз, едва не падая, потому что не смотрел, куда ставит ногу.

– Нет, – отрывисто сказал он. – Этого не может быть. Вы ушли всего на несколько дней. И он был с вами, Генри, что… что могло…. Нет.

Он сказал это так, как будто все исправится, если только король прикажет. Никто не ответил, и он сел рядом с Эдвардом. Тот лежал на спине, голова была повернута в сторону, так что щека почти касалась пола. Король протянул руку, коснулся его лба и тут же отдернул, потому что тело уже начало остывать, и теперь никак нельзя было сделать вид, что все в порядке и это можно исправить. Но король все равно коснулся щеки Эдварда, потом крови на рубашке – та чуть подсохла и уже была не яркой, а словно подернулась ржавчиной.

– Кто это сделал? Освальд? – тускло спросил король.

Он выглядел как человек, на глазах которого рухнул его дом, завалив всех, кто был внутри, но Генри не чувствовал жалости. Он вообще ничего не чувствовал.