– Нет, – сказала Джоанна. – Освальд тоже здесь.
Король медленно повернул голову и, не убирая руку с груди Эдварда, перевел взгляд на другое тело.
– Зачем вы это говорите? – без выражения произнес он. – Это просто какой-то человек.
И Генри вспомнил: ну конечно, никто ведь не знает, как Освальд выглядит без доспехов. Все представляют его жутким и злобным древним королем, а не мертвым человеком лет сорока в удобной черной одежде.
– Неважно, – сказал король, отворачиваясь. – Я просто хочу знать, кто…
Договорить он не смог, но Джетт его понял и жалобно пробормотал:
– Один парень, опасный мерзкий тип. Вы его не знаете. Долго рассказывать. Кое-что произошло. Кое-что плохое.
Свет в холле внезапно изменил оттенок. Все повернулись к окну и вздрогнули. Небо, которое только что было черным, теперь стало яркого зеленого цвета. И Генри подумал: у Хью, наверное, много сил на это ушло. Он тратит их на ерунду, но вряд ли они скоро закончатся.
– Все плохо, – сказал Олдус, и это был не вопрос.
– Что-то ведь можно сделать, – вдруг пробормотал король, по-прежнему не убирая руку с неподвижной груди Эдварда. – Кто-то ведь может… – У него вдруг прояснился взгляд. Король повернулся к Генри с воодушевлением, которого тот никогда еще не видел на его лице. – Волшебство вернулось, так? Теперь все по-другому теперь наверняка кто-то может… Ты! Ты волшебница, ты Джоанна с портрета. – Король ткнул в ее сторону пальцем. – Ты ведь можешь его вылечить?
Он так сказал это «вылечить», как будто Эдвард просто немного болен. Джоанна придвинулась к королю и посмотрела ему в глаза.
– Нет на свете ничего, что способно оживить мертвых, – резко сказала она и, коротко взглянув на Освальда, отвернулась. – Ни предметы, ни дары, ни волшебники, ни даже сам Барс. Никто не может вернуть того, кто ушел. Это конец. Все.
Король повернулся к Эдварду с недоуменным, почти рассерженным видом, словно тот играет с ним, делает вид, что не может встать, и этот глупый розыгрыш затянулся. А затем на лице короля проступило потрясение, и оно сразу изменилось, губы сжались в линию, и он обеими руками взял Эдварда за голову, вглядываясь в его закрытые глаза. Голова Эдварда повернулась легко, как у мягкой игрушки. Генри знал это ощущение, он столько раз приносил с охоты тела животных: держишь то, в чем нет уже совершенно ничего живого.
Генри зло ждал его слез и заранее ненавидел их, потому что они потревожили бы тишину внутри его, но, кажется, король так же, как и он, не мог плакать. Вместо этого он аккуратно уложил голову Эдварда обратно на пол и лег рядом с ним.
Король смотрел в потолок каким-то застывшим взглядом, странно двигая сжатым ртом, будто пытался изнутри прикусить щеку, чтобы заставить себя молчать. Несколько секунд все нависали над ним, и вдруг Уилфред, натужно кряхтя, кое-как улегся у ног короля, укладывая Розу рядом с собой. Джоанна опустилась рядом с Освальдом, уткнувшись лбом в его плечо, и постепенно все один за другим растянулись на полу Генри тянул до последнего, но в конце концов тоже лег затылком на голенище сапога Эдварда. Так они и лежали под отсветом жуткого зеленого неба, как шахматные фигуры, сбитые с доски, и никто больше не приходил, словно во дворце не было ни слуг, ни придворных – только они.
Генри казалось, что этот день не закончится никогда, но когда он прикрыл глаза, в ту же минуту все почернело, и он не был уверен, что именно сделал: уснул или потерял сознание.
Когда он открыл глаза, вокруг было очень светло, и первым, что он увидел, было небо за окном: синее и яркое, как будто ничего и не произошло. Но у Генри даже со сна не было никаких милосердных иллюзий по поводу того, что он увидит, когда повернется, и чей сапог у него под головой.
Генри сел. Тела были на месте, король сидел рядом, Джоанна тоже, остальные куда-то делись. Под ярким утренним светом Освальд и Эдвард окончательно потеряли сходство с живыми людьми – кожа побелела, глаза ввалились. Генри посмотрел на короля. Тот явно не спал всю ночь, вид у него был измученный и отсутствующий, глаза воспаленные, но он по-прежнему не плакал. Увидев, что Генри проснулся, он с видимым трудом перевел на него взгляд.
– Я еще вчера отправил всех остальных отдыхать. Попросил Уилфреда позаботиться, чтобы каждому выделили комнату и все необходимое, – пояснил он, как будто сейчас это было очень важно. – Не стал вас будить, но теперь вы тоже можете пойти отдохнуть, Генри. Найдите Уилфреда, он распорядится, чтобы Карл подготовил для вас горячую воду и чистую одежду Он как-то странно дышал, словно порции воздуха, которую он способен был вдохнуть, хватало только на пару слов. Но в остальном король говорил с такой методичностью, как будто у него, как и у Генри, осталась в голове область, не разрушенная ужасом, область, которая помнит, что нужно распоряжаться, выдавать указания и решать текущие вопросы, – и внезапно Генри это почти тронуло, потому что такое горе было похоже на его собственное.
– Я сейчас распоряжусь относительно церемонии, – сказал король. – Все тела будут доступны в тронном зале для прощания и почестей до заката, а на закате мы перенесем их на королевское кладбище и там предадим земле.