Черт возьми. Надзиратель. Единственный человек в Кауфе, кто наверняка может опознать меня по виду. Он гордился тем, что запоминал всё и вся до мельчайших подробностей. Я тихо выругался. После шестого колокола прошла четверть часа, а он всегда в это время посещал камеры для допросов. Я должен был помнить.
Старик проходил всего в нескольких ярдах от меня, разговаривая с сопровождавшим его маской. Длинные тонкие пальцы держали сумку – инструменты для опытов. Я подавил подкатившее к горлу отвращение и пошел дальше. Я проскочил мимо него по лестнице, совсем рядом.
За спиной раздался душераздирающий крик. Два легионера вели заключенного-книжника в грязной набедренной повязке.
Все тело бедняги было покрыто язвами. Когда он увидел стальную дверь, ведущую в блок для допросов, то испустил совершенно безумный вопль. Мне показалось, что он собирается сломать себе руку, лишь бы не попасть туда. Я снова ощутил себя пятикурсником, который слушает мученические крики заключенных и ничего не может сделать, лишь исходить беспомощным гневом.
Один из легионеров, устав от криков мужчины, занес над ним кулак, чтобы вырубить его.
– Нет, – остановил легионера Надзиратель своим жутким пронзительным голосом. – Крик – это чистейшая песня души, – процитировал он. – Плач варваров по покойнику соединяет нас с низшими животными, с невыразимым насилием земли. – Он сделал паузу. – Это из Тиберия Антониуса, философа времен Таиуса десятого. Пусть заключенный поет, – добавил Надзиратель, – так, чтобы слышали его собратья.
Легионеры втащили человека за стальную дверь. Надзиратель последовал за ними, но вдруг приостановился. Я уже почти пересек ротонду и дошел до коридора, ведущего в одиночные камеры. Надзиратель повернулся, осмотрел коридоры, что расходились в пяти направлениях, и затем его взгляд остановился на шестом коридоре, куда собирался войти я. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Ждать, пока старик отведет взгляд, было как ждать мгновения, когда палач опустит топор. Эти несколько секунд тянулись бесконечно, но наконец он отвернулся. За ним захлопнулась дверь камеры для допросов, и я перевел дух.
Я вошел в коридор, где, в отличие от ротонды, было довольно безлюдно. Каменная же лестница, ведущая в одиночные камеры, оказалась еще более пустынной. У одной из трех дверей, той, что выходила в блок с тюремными камерами, стоял на страже одинокий легионер. Я поприветствовал его, в ответ он что-то пробурчал, не отрывая взгляда от ножа, который точил.
– Сэр, – окликнул его я. – Я здесь, чтобы узнать о заключенном, пере…
Он поднял голову как раз вовремя. Дико округлил глаза, но в этот самый миг я ударил его кулаком в висок. Не дав ему упасть, я снял с него мундир, забрал ключи и положил на пол. Затем, связанного и с кляпом во рту, запихнул в ближайший шкаф, надеясь, что никто его не откроет.
График дежурств висел на стене рядом с дверью, и я быстро его изучил. Потом отпер первую дверь, вторую и, наконец, третью и оказался в длинном сыром коридоре, который освещало голубоватое пламя единственного факела. Легионер, что сидел со скучающим видом за конторкой у входа, удивленно поднял глаза.
– А где капрал Либран? – спросил он.
– Съел что-то, и теперь его выворачивает, – ответил я. – Я – новенький. Прибыл вчера с фрегатом. – Я бросил украдкой взгляд на его бирку. Капрал Гултар. Значит, плебей. Я протянул руку. – Капрал Скрибор.
Услышав плебейское имя, Гултар расслабился.
– Тебе надо вернуться на свой пост, – изрек он. В ответ на мое замешательство он понимающе улыбнулся. – Я не знаю, как было у тебя на старом месте, но здесь Надзиратель не позволяет трогать заключенных в одиночках. Если захочешь поразвлечься, придется подождать, когда тебя припишут к боксам.
Я подавил приступ отвращения.
– Надзиратель приказал мне привести к нему заключенного к седьмому колоколу, – сказал я. – Но его нет в списке. Ты знаешь об этом что-нибудь? Парень-книжник. Молодой. Волосы светлые, глаза голубые… – Я заставил себя остановиться.
Гултар взял свой список.
ebooksa