Она знает, почему мы с Башем убили отца?
Сможет ли она когда-нибудь простить нас и позволить нам вернуться домой?
Трудно не связывать себя надеждой на то, что она может передумать. Надежда – это спасательный буёк, и я слишком долго барахтаюсь в воде на одном месте, пока море пытается унести меня.
Я не могу просто отпустить это чувство.
Я не стал бы.
Но из-за Дарлинг всё изменилось.
Во-первых, сестра собиралась перевернуть её разум так же, как когда-то сделала с Мерри. Она знала, что делает, и всё равно продолжала.
И во-вторых…
Если мы оставим Питера Пэна и Дом-на-дереве, то мы оставим и Дарлинг. Пэн ни за что не позволит нам взять её с собой. При мысли об этом у меня сводит плечи и скручивает желудок.
А помимо всего этого… Я уже очень давно не чувствую, что Тилли – моя сестра, и не знаю, как это преодолеть.
Когда я смотрю на неё, я словно вижу перед собой незнакомку. Это мы изменились, а она, получается, нет? Это мы превратились в нечто тёмное, неприемлемое для неё?
Или это расстояние между нами? Если мы снова окажемся дома, это изменится? Если мы будем рядом, значит ли это, что мы снова станем с ней близки и всё будет хорошо?
Я останавливаюсь у начала пути домой. Дорожка уже почти заросла. Немногие путешествуют туда-сюда между землями Пэна и Тилли. С тех пор как он убил Динь и нас изгнали.
– У меня есть идея, – говорю я.
– Хорошая или плохая? – спрашивает брат.
– Возможно, и так, и так.
– О, люблю такое. И что за идея?
– Пойдём навестим нашу сестрицу.
Баш вскидывает брови.
– Я вынужден с тобой не согласиться, брат. Это скорее плохая идея. Но мне всё равно нравится.