— Эту «Ауди» Мурашко подарил немец из ФРГ, которому Михаил Иванович исцелил сына. Причем, занимался этим не в клинике, а в гостинице, приезжая туда вечерами после основной работы. На редкость щепетильный и скромный человек. У него даже собственной квартиры нет. Михаила Ивановича приютил у себя врач клиники, они делят на двоих одну комнату. Между тем — вот!
Терещенко достал из портфеля и плюхнул на стол увесистую папку.
— Это благодарственные письма и телеграммы от родителей исцеленных детей. Члены бюро могут ознакомиться. Клиника завалена просьбами от минздравов союзных республик с просьбой увеличить прием больных детей. В отношении Михаила Ивановича неоднократно предпринимались попытки переманить. Последняя исходила от одной московской клиники, не хочу ее называть. Целителю сулили золотые горы и трехкомнатную квартиру в Москве рядом с метро.
— Это правда? — засомневался Балобанов. — Насчет квартиры?
— Подтверждаю, — встал министр здравоохранения. — При мне было. Прикатили целой делегацией, вроде, изучить опыт, а потом нагло стали переманивать. Даже ордер на квартиру показали. Оставалось только вписать имя и фамилию. Михаил Иванович отказался. В ответ услышал, что квартира будет его ждать. Не уверен, что после случившегося Мурашко не передумает.
— В Москве, значит, оценили, а мы нет? — насупился Балобанов.
— Получается так, — развел руками Терещенко. — У меня нет возможности дать Мурашко квартиру, у министерства — аналогично. Исполком не пропустит: официально он у нас не работает. А теперь о сути конфликта. Не буду скрывать: мне постоянно звонят руководители разных рангов с просьбами принять чьих-то детей вне очереди. Та растянулась до лета будущего года. Каюсь, просил Мурашко пойти навстречу. Именно просил, приказать не могу. Целитель не числится в штате, в любой момент может свернуть практику и уйти. Что, опасаюсь, и сделает. Человек он справедливый и с недавнего времени стал пенять мне на возросшее количество «блатных». «Чем их дети лучше детей рабочих, крестьян и служащих?» — говорил мне. Но на днях мне позвонил Николай Степанович Ничопорук и попросил исцелить вне очереди сына Кузьмы Никитича Куковякина, секретаря райкома партии.
— Это так? — Балобанов посмотрел на секретаря. Тот побагровел и кивнул.
— Я упросил Михаила Ивановича сделать исключение. Как же повел себя Куковякин? Для начала отказался делать взнос в кооператив. Как понимаете, товарищи, секретари райкомов не самые бедные люди в стране. Рабочие и крестьяне платят, не задумываясь, а этот не пожелал. В ответ Мурашко отказался исцелять его сына. Имеет право: он не врач, клятвы Гиппократа не приносил. В ответ Куковякин пообещал ему неприятности. После чего мне позвонил Ничипорук и устроил разнос. Дальнейшее вы знаете.
— Звонил? — спросил Балобанов секретаря ЦК. Тот не ответил, только опустил голову. — А вам? — Балобанов посмотрел на министра МВД.
— Виноват, Ерофей Ефремович! — вскочил тот.
— Сам знаю, что виноват! — повысил голос первый секретарь. — Отвечай по существу. Что просил Ничипорук?
— Разобраться с кооперативом «Биоэнергетика», — выдавил министр.
— И ты, значит, разобрался, — зловеще произнес Балобанов. — Садись! Пока…
— Вы позволите, я закончу? — спросил Терещенко.
— Продолжай, Семен Яковлевич, — кивнул первый секретарь.
— Михаил Иванович Мурашко — неравнодушный человек и настоящий патриот. Это он разыскал в архивах документы, которые показали истинную сущность белорусских националистов, этих идейных последователей полицаев и других фашистских прислужников. Написал о них статью, которую опубликовала «Советская Белоруссия» и перепечатали все газеты республики.
— Так это был он? — удивился Балобанов.
— Да, Ерофей Ефремович. И как же мы отблагодарили человека за все сделанное им для республики и страны? Надели наручники? Скажу честно: мне стыдно смотреть Михаилу Ивановичу в глаза. У меня все.
— Присаживайтесь, Семен Яковлевич, — сказал Балобанов. — У членов бюро есть вопросы к докладчику и Терещенко?