— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — поинтересовался я. — Нет ли тошноты по утрам? Раздражения, плаксивости?
— Ничего, — пожала она плечами. — У меня задержка, но такое бывает. Я болела.
— Ты здорова. Более того, носишь маленького Мурашко. Вот такого! — я свел большой и указательный палец, показав расстояние с булавочную головку. — Но сердечко у него уже бьется.
— Сердечная трубка, — поправила она. — У таких маленьких сердца еще нет. Ой, Миша! Ты откуда знаешь? Про маленького?
— Вижу. Иди ко мне, — я сгреб ее и усадил на колени. — Сейчас кое-что расскажу…
Про визит таинственного незнакомца я умолчал — зачем волновать любимую, об остальном поведал. Дескать проснулся поутру, а тут такое… Испытал на деле — получилось. Исцелять теперь могу пачками. Рассказ получился длинным, поскольку прерывался поцелуями и обнимашками. В той жизни у меня не было детей, потому чувство, которое испытывал сейчас, трудно выразить словами. За меня говорили губы и руки. Вика млела. Нам не мешали. Во дворе снова заиграл баян — клиника гуляла.
— Что теперь будет, Миша? — спросила милая, когда я наконец завершил рассказ.
— Жить будем, — пожал я плечами. — Сына растить.
— А если девочка?
— Значит, дочку.
— Через шесть месяцев в декрет, — вздохнула Вика. — Только стала заведующей.
— Будешь заведовать семьей, — хмыкнул я. — Тоже нужная работа.
— Квартира маловата, — вздохнула она. — Всего комната. Ребенок спать не даст. Ладно я, но тебе работать.
— Подумаем, — пообещал я.
За нас подумали другие. Вернувшийся из ЦК Яковлевич огорошил новостями. Бунт в клинике стоил постов секретарю ЦК и министру МВД, а целителю решили выделить квартиру. Последнюю новость Терещенко подал так, что становилось ясно, кто постарался.
— Хотя решение принял первый секретарь ЦК, есть еще исполком. Формальности придется соблюсти, — огорошил далее. — Иначе вопрос застопорится. Вы должны иметь право на расширение. Где прописаны сейчас, Михаил?
— Нигде, — ответил я. — От супруги бывшей выписался, у Виктории прописаться не могу — не хватает метров[2]. Вот распишемся, тогда.
— Сделайте, Михаил Иванович! — посоветовал Терещенко. — Хорошо б еще Виктория Петровна была беременной.
— Есть такое, — улыбнулся я.
— Какой срок? — оживился он.