Плохо стало не тогда, когда от ледяной воды судорогой сводило конечности, а когда Герман понял, что вода заполнила собой весь туннель, практически не оставив просвета. Как далеко еще выход? Знал ли Захар о том, что туннель затоплен? Вряд ли, иначе бы не послал их на верную, казалось бы, гибель. А может, знал, как и то, что затопленный участок может оказаться коротким?
— Набери воздуху и ныряй. Только так, Алина. Держись за мою ногу или штанину. Но не теряйся. Только не теряйся! Если не хватает воздуха, всплывай и дыши у потолка. Там еще остается маленькая прослойка.
Она шумно вдохнула и нырнула раньше его. Герман выпростал одну руку, стараясь держать узел с курткой под самым потолком, не особо уже надеясь на то, что ему удастся сохранить сухим содержимое ее кармана. Впрочем, плевать на куртку, на ключи. Главное, выбраться бы им из этой передряги. Живыми.
Те несколько секунд, что они плыли под водой, показались ему вечностью. Дважды обоим потребовалось выныривать, чтобы набрать воздуха. Один раз это удалось, хоть воздушная прослойка и оставалась небольшой. А во второй раз уже нет. Герман уткнулся затылком в потолок и, поняв, что вода заполнила весь туннель, отчаянно заработал уже обеими руками, пробираясь вперед. Алина держала его за ногу. Но в какой-то момент Герман почувствовал, что ее хватка слабеет. Вот черт! Не хватало еще потерять ее тут! И самому потеряться. Он развернулся, успел ухватить Алину за руку и подтянуть девушку к себе. Судя по тому, что она безвольно подчинилась, дело было совсем плохо.
Грудь распирало, но боль странным образом отрезвляла. Может, если бы не она, он бы уже давно обессилел, потерял сознание и утонул. Именно боль и держала его на плаву. Но и его силы истощились. Собрав их остатки, Герман сделал рывок, понимая, что он — последний. И неожиданно вынырнул на поверхность. Над головой больше не было давящего потолка, и стен тоже не оказалось. Напротив, вверху расстилалось небо, а вместо стен туннеля над ними нависали скалы. Счастье, что оборвался туннель не в открытом море, где бушевали волны, а в маленькой спокойной бухте.
Герман не помнил, как выбрался на камни, как вытащил Алину. Все потом вспоминалось ему обрывочно: как он переворачивал девушку, оказывал какую-то помощь, действуя скорее на инстинктах, как матерился сквозь зубы, а может, молился богу или сулил дьяволу душу. И как восклицал от радости, когда у Алины из горла фонтаном хлынула вода, когда она закашлялась, а потом наконец-то очнулась. Он не помнил, как стаскивал с нее промокшую насквозь одежду и закутывал девушку в свою непромокаемую куртку, выдержавшую купание в море, но зато запомнил, как целовал — жадно, горячо, кусая ей губы. И как она отвечала ему не менее страстно, как тихо стонала и вжималась в него своим замерзшим телом, словно получить от него тепло казалось для нее жизненно необходимым. Он первый остановился, опомнился, что они окажутся в безопасности лишь в его машине, подальше от маяка. К счастью, подземный проход, хоть и петлял, но в итоге вывел их к месту недалеко от утеса, на котором высился маяк. И, стало быть, близко от машины. Похоже, в ту ночь они обставили самого дьявола на добрых несколько шагов, потому что ключи не только не потерялись, но и не вымокли. Герману удалось открыть машину и завести ее. Усадив девушку рядом с собой, он первым делом включил печку и только после этого тронулся с места.
— Маяк, — заметила Алина слабым голосом. Герман оглянулся и увидел, что тот погас. Мелкая шушера немелко набедокурила. Добраться бы до ближайшего телефона и сообщить об этом. Но как можно дальше отсюда.
Он гнал в сторону города, понимая, что каплям затеряться проще в океане, чем в ручейке. Им бы только переждать эту ночь, перевести дух, выспаться и набраться сил. А дальше станет ясно, что делать. Впрочем, одно ему уже было понятно: первым делом надо отправить Алину домой, откуда она приехала. На перекладных, на неудобных автобусах, с пересадками или еще как, но подальше отсюда. Она свою роль выполнила: указала ему верное направление. Пора отправить ее в безопасное место. После перенесенных приключений она, похоже, возражать не станет.
Алина сидела, отвернувшись к окну и притихнув, как мышка. Может, задремала, может, молчала от усталости и шока. Может, беззвучно плакала. Герман бросил на нее пару взглядов, но решил не тревожить. Лучше уж пусть молчит, чем задает вопросы, на которые у него и ответов пока нет. Он сбросил скорость на въезде в город, попетлял по залитым неоновым светом улицам в поисках гостиницы и, увидев одну, остановился. Но предварительно наведался к банкомату у входа и убедился, что карта, побывавшая в соленой воде, размагнитилась. Он все же вошел в холл гостиницы, чтобы сказать администратору о потухшем маяке и попросить сообщить об этом куда следует, а затем вернулся в машину.
— Засада, — тихо сказал он Алине. Она повернула голову и посмотрела на него. В ее глазах мелькнул испуг. Неудачное выражение он выбрал, неудачное! Герман тут же устыдился и поспешил объяснить:
— Искупалась моя карточка. Деньги снять не могу. Но не беда, есть второй вариант, хоть он мне и не кажется безопасным.
Хорошо, что накануне он снял в банкомате сколько-то денег и спрятал в квартире.
— Переночуем у меня, — сказал Герман, разворачивая машину к шоссе и старательно не глядя на Алину из опасения протестов с ее стороны. Нет у него сил на споры с ней и на заверения, что он везет ее к себе не потому, чтобы продолжить начатое в бухте, а лишь потому, что им нужно отдохнуть. Хотя целовать ее ему понравилось, и, пожалуй, он бы еще разочек спас ее, чтобы затем сорвать с ее губ спонтанный, но такой страстный поцелуй.
Алина, к его облегчению, спорить не стала. То ли совсем обессилела, то ли понимала, что других вариантов нет. Он покосился на нее — на ее нежный профиль с чуть курносым носом, скользнул взглядом по белой коже с ржаными веснушками, темно-медному завитку, упавшему ей на лицо. Растрепанная, промокшая, закутанная в его широкую куртку, она казалась младше своего возраста и выглядела совсем уж девчонкой. Впрочем, она и была девчонкой — иногда дерзкой, иногда наивной, иногда раздражающей, иногда, наоборот, интригующей.
— Что? — Алина поймала его взгляд, но будто и не удивилась.
— Совсем замерзла? — спросил Герман совсем не то, что хотел. А хотел он расспросить ее о многом. О том, откуда она вообще взялась? Как жила раньше? Почему оказалась тут — одна и не в сезон? Любит ли кого? Или любила? Мечтает ли о чем? Любит ли просыпаться рано? Или, наоборот, предпочитает не встречать день на рассвете, а провожать его после полуночи. Но ничего из этого он не спросил, потому что понимал, что утром купит ей билет, и она уедет домой.
— Немного, — ответила Алина.
— Сейчас приедем, и отогреешься.
— Что там произошло, Герман? На маяке? С чего все началось?
Он рассказал со всеми подробностями — и про женщину, кошкой карабкавшуюся по перилам вверх, и про упавшего с высоты без членовредительства парня.