Годсгрейв

Железная решетка поднялась, и первая группа гладиатов вышла на песок в сопровождении итрейских легионеров. К этому времени в камере ожидания стояло около двухсот пятидесяти воинов – слишком много, чтобы объявлять каждого индивидуально. Манежи выводили массово: Волков Тацита; Мечей Филлипи; Львов Леонида, одни за другими они выходили вперед, чтобы приветствовать зрителей. Когда все коллегии заняли свои места на арене, фанаты на трибунах узнали своих любимчиков и почетных чемпионов, и шум начал неуклонно расти.

– Соколы Рема! – объявил эдитор.

– Начинается, – прошептал Фуриан.

– И заканчивается, – ответила Мия.

Она вышла под ослепительный свет вместе с Непобедимым. Толпа закричала – одни Спасительнице Стормвотча («Ворона! Ворона! Ворона!»), другие чемпиону Талии («Непобедииииииимый!»). Когда пара встала среди других гладиатов с красными повязками, в воздухе звонко прозвучал голос эдитора:

– Жители Итреи, пожалуйста, встаньте!

Все зрители поднялись, раздался громкий звон фанфар, и от этого звука по коже Мии пробежали мурашки.

– С тех пор, как предатели Царетворцы пытались поставить нашу славную республику на колени, прошло семь лет! Семь лет восхитительного порядка, семь лет благоразумия и процветания, семь лет справедливости и света!

Сердце Мии забилось быстрее, во рту внезапно пересохло. Она знала, что сейчас будет, кто сейчас будет. Семь лет кровавых обещаний, убийства и стали, вопросов и молитв. Фуриан посмотрел на Мию, его тень пошла рябью, а ее начала пульсировать и расцветать, протягивая черные щупальца к Сенату, к люминатам, к…

– Ваш спаситель! Ваш консул! Юлий Скаева!

Его появление было как удар в живот. Спустя столько времени Мия думала, что, возможно, ее чувства притупились. Но боль вонзилась ножом в ее грудь, заставляя пошатнуться, тень девушки дрожала и корчилась, несмотря на три солнца, пылающие наверху.

Он был высоким и до боли красивым, темные волосы проредили едва заметные седые прожилки. На нем была длинная тога насыщенного фиолетового цвета и золотой венок на лбу. Когда он улыбнулся, казалось, сами солнца засияли ярче, и толпа взревела в экстазе. Рядом с ним стояла прекрасная женщина с темными волосами и зелеными глазами, облаченная в дорогие шелка и золотые украшения. В ее объятиях сидел мальчик лет шести-семи. У него были темные волосы, как у матери, и отцовские бездонные черные глаза. На его груди была вышита символика легиона люминатов, но на шее не висела троица.

Скаева обнял рукой свою жену и показал три пальца в знаке Аа. Толпа ответила тем же, сотни тысяч людей подняли руки, выкрикивая его имя. Челюсти Мии сжались так крепко, что свело зубы. Она затаила дыхание, поскольку дышать стало слишком больно. От вида, как он улыбается рядом со своей семьей, в то время как ее собственную беспечно закопал в могилу…

Окруженный морем люминатов, железом и солнцесталью, Скаева подошел к кафедре в консульской ложе.

– Мой народ! – крикнул он, его слова эхом прошлись по трибунам. – Мои соотечественники! Друзья! В этот самый священный праздник мы собрались под глазами Всевидящего в самой величайшей республике, которая когда-либо существовала!

Консул выдержал паузу для вспышки радостных аплодисментов.

– Друзья, настали тяжелые времена. Когда я объявил о своем намерении баллотироваться на четвертый консульский срок, меня одолевали сомнения. Но продолжающиеся атаки на наших магистратов, администратов, даже детей наших уважаемых заморских сенаторов, убедили меня, что угроза нашей славной республике еще не устранена. И я не брошу Итрею и вас в час нужды.

Скаева заговорил громче, когда толпа взорвалась криками:

– Нам нужно держаться вместе! И с вашей помощью мы будем держаться вместе! От себя, от моей любимой жены Ливианы и сына Люция… – Скаеве пришлось помедлить, поскольку аплодисменты заглушили его голос, – …от моей семьи, друзья, мы благодарим вас за бдительность, мужество, но больше всего – за веру! В Бога и в нас!

Мия не сводила глаз со Скаевы, внутри нее кипела ненависть. Ее пальцы неосознанно потянулись к стилету из могильной кости, спрятанному под железным браслетом на запястье. К стилету из могильной кости, который Алинне Корвере однажды приставила к горлу Скаевы – в ту перемену, когда он лишил Мию всего ее мира.