Танцующая с бурей

Даичи медленно поднял руку, закатывая рукава уваги. Место, где должен был быть ирэдзуми, было покрыто рваными шрамами, как лоскутным одеялом, от локтей до плеч. Кожа была грубой, неровной, бледной по сравнению со смуглым загаром на лице.

– Вы выжгли свои татуировки? – нахмурилась Юкико.

– У меня нет дзайбацу. И я не буду терпеть такого господина, как Йоритомо. Здесь больше ни у кого из нас нет символов рабства. Нет никаких кланов, кроме нашего собственного. Никаких хозяев, кроме нас самих.

Помня о ирэдзуми на своей левой руке, Юкико возблагодарила Кицунэ за длинные рукава своей уваги. Даичи улыбнулся, будто прочитал ее мысли.

– Символы рабства? – Юкико наклонила голову.

– Когда человек не распоряжается собственной судьбой, когда ему приходится умирать по воле человека, которому больше повезло в жизни или в деньгах, когда он всю свою жизнь потеет ради крошек с чужого стола, тогда он в опасности, – глаза Даичи блестели в полумраке. – Но когда он сердцем принимает такое положение, когда он перестает бороться с этой главной несправедливостью, вот тогда он становится рабом.

Лицо Юкико вспыхнуло. Она не была рабыней. Ее друзья, ее семья – все они были свободными. Кто заставил этого человека думать, что он раб?

– Многие предпочли бы быть рабами, чем клятвопреступниками.

– Клятва лжецу вовсе не клятва, – прорычал Даичи. – Йоритомо нарушил свою клятву передо мной.

– Как?

– Он потребовал то, что ему не принадлежало, – Даичи мельком взглянул на дочь. – И когда ему отказали, он решил, что и никто другой не должен обладать этим. И при этом они не должны желать этого.

Юкико посмотрела на шрам, бегущий по лицу Каори, – красота, погибшая навсегда, и ее затошнило. Она кивнула. Не в знак того, что она понимает, потому что ни один нормальный человек не в состоянии понять ничего подобного. Но она кивнула. Она знала.

БЕЗУМИЕ.

– Так всегда было в роду Казумицу, – голос Каори дрожал от гнева и воспоминаний. – Если им хочется того, что они не могут заполучить, они разрушают это. Посмотри на своего друга. Если бы не ваш сёгун, он был бы свободен, паря над опустошенными землями, которые Йоритомо называет «Империей». – Она покачала головой. – Интересно, зачем он вообще сюда прилетел?

– Может, его привезли сюда, – ответил Даичи, не сводя глаз с Юкико. – А может, и тебя тоже.

Юкико стояла на широких мостках, наблюдая за листьями клена, падающими на землю по спирали. В руке она держала цветок глицинии – хрупкий, как сахарная вата, лепестки в форме перевернутой чаши, белые, как свежевыпавший снег. На мир опустилась тишина, предрассветная тишина, которая держала ночь в хрупких объятиях, ожидая рассвета с первым пением птиц. Горизонт светился обещанием приближающегося дня.

Хотя она и подавляла зевоту из последних сил, Даичи понял, что Юкико устала. Он сказал ей, что о Кине позаботятся и что она должна отдохнуть, но она знала, что рано или поздно они обнаружат следы от арматуры на его теле. Юкико понятия не имела, как она объяснит это.

Ее и Буруу отвели в пустое жилище высоко в ветвях старого дуба. Дерево было опутано ветвями глицинии, густые кусты которой росли у подножия дерева и вились вверх душистыми зарослями. Буруу вытянулся на ветке, словно обняв ее телом, пока Юкико мерила шагами мостки, слишком обеспокоенная, чтобы уснуть.

Она выпустила цветок из ладоней и смотрела, как он падает вниз. Осматривая окрестности сквозь маскировочные сети, она удивлялась всему, что видела: приземистые дома, покрытые вьющимися растениями, притулившиеся среди изогнутых ветвей, мосты, жилища и склады, невидимые, растворившиеся в зелени вокруг них, – просто тени зеленых крон для тех, кто смотрит снизу. Сотне людей нужно было бы трудиться, как каторжным, лет десять, чтобы обустроить такое место. Это желание сотворить нечто из ничего удивляло ее.

Эти люди – фанатики.