Предатель рода

Кин провел рукой по черепу и с вызовом встретил взгляд Каори.

– Что скажешь, Каори? Доверишься Аянэ или будешь смотреть, как умирает твой отец?

Взгляд Каори переместился на отца. Он почти перестал бороться, дыхание было поверхностным, с трудом вырывающимся сквозь окровавленные зубы. От страха на лбу и в уголках рта пролегли глубокие морщины. Сжатые пальцы, стиснутые челюсти. Каори посмотрела на Аянэ, секунды тянулись как минуты, как часы, как дни, пока, наконец, Даичи снова не начал кашлять, и кашель сотрясал всё его тело, окрашивая губы кровью. Каори опустилась на колени рядом с отцом и сжала его руку. На ее глаза навернулись слезы.

– Ты действительно можешь спасти его, девочка?

На спине Аянэ начали по парам раскручиваться хромированные руки, блестящие в свете фонаря. Она напоминала павлина, распускающего хвост. Она коснулась крови, забрызгавшей ей лицо, размазав ее между пальцами, как бы смакуя ощущение.

– Я могу спасти его.

Каори вздохнула.

Кивнула один раз.

– Тогда сделай это.

28

Движущиеся картинки

В словах есть сила.

Слова заставляют нас смеяться и плакать. Есть слова, с которых нужно начать, и слова, которыми нужно закончить. Слова, которые захватывают наши сердца, заставляя их сжиматься. Слова, от которых бегут мурашки по коже. Слова так прекрасны. Они формируют нас, навсегда меняют нас, живут в нас до тех пор, пока мы дышим и произносим их. А есть забытые слова. Убивающие слова.

Великие и пугающие, ужасные слова. Это слова Истины.

А еще есть картинки.

Сначала всё происходило медленно. Сидя напротив Ильича на металлической койке, Юкико запихивала образы в его сознание и ожидала, пока он сформирует свои неуклюжие ответы. Он широко распахнул глаза, от удивления раскрыл рот. И хотя Ильич понятия не имел, как всё это происходит, он, похоже, был настолько увлечен процессом, что не стал тратить время на поиск объяснений.

Образы Ильича были мутными, расплывчатыми – как будто картины, нарисованные пальцем под дождем. Они растекались и обрывались по краям. А мысли Юкико, наоборот, сложными, полными света и цвета. Но в конце концов они достигли баланса, и она вскоре научилась извлекать достаточно смысла из образов гайдзина, понимать его намерения. Она старалась привнести эмоции в свои мысли, чтобы Ильич почувствовал себя другом, но понятия не имела, получается ли у нее.

Кровь из носа пошла почти сразу, как только они начали «беседу». Юкико потратила много времени в попытках объяснить, что не стоит об этом беспокоиться, поскольку на карту поставлены более важные вещи. Ее голова раскалывалась, построенная стена дрожала от напряжения, едва сдерживая огонь Кеннинга. Но что-то удерживало ее на месте, не давая разрушиться окончательно: нечто жесткое, яркое и отчаянное. Возможно, рожденное из страха за Буруу, заблудившегося в темноте, а возможно, ярость из-за собственной беспомощности и невозможности спасти его.

Юкико начала с того, что показала Ильичу изображение армий Шимы, которые отступали, паковались и улетали домой после смерти Йоритомо. Она пыталась донести, что война окончена. Она не была врагом, по крайней мере точно не для него.

В свою очередь молодой человек показал ей сожженные посевы и разрушенные дома. Солдаты гайдзинов, которых уничтожали под белыми флагами, лагеря для военнопленных, плачущих детей, которых затаскивали в улетающие неболёты и которых больше никто никогда не видел.