Предатель рода

22
18
20
22
24
26
28
30

Буруу почувствовал маленьких внутри Юкико – две крошечные искры жизни, бесформенные и яркие, переплетенные с ее собственным теплом. Они пульсировали, пока еще слишком аморфные, чтобы испытывать полноценный страх, но вполне реальные, чтобы чувствовать шок и скорбь своей матери через Кеннинг. И на него тоже излился ужас – за них, за ту, в чьем чреве они находились, за бьющееся, истекающее кровью сердце его мира.

Он знал, что Кайя тоже чувствует их.

ПОЖАЛУЙСТА.

Кайя издала горловой рык, забила хвостом из стороны в сторону.

– НЕТ. НЕ БУДУ БОРОТЬСЯ ЗА ВАС. —

Буруу склонил голову, глубоко вздохнул, ощутив вкус поражения на языке. Он ничего не мог поделать. И сказать ему было нечего. Он чувствовал боль в сердце Кайи. Боль, которая привела ее к этому оскаленному берегу. Ее скорбь была огромной, бескрайней. Скорбь по ее малышам. Драгоценным. Любимым.

Ушедшим.

Но оставшимся с ней навсегда.

Кайя подошла к Юкико и склонилась перед ней. Девушка подняла взгляд – опухшие губы дрожали, испуганные глаза почернели. Прошла вечность, выла буря, ревел ветер, лил дождь. Наконец грозовая тигрица наклонилась ближе, прижалась головой к животу Юкико и прислушалась.

Из-за туч выскользнуло солнце.

Лишь на миг.

– НО БУДУ ЗА НИХ. —

И падающие капли дождя вспыхнули сверкающими бриллиантами.

42

Пульс

Чанк-чанк. Чанк-чанк.

Ритм стука колес соответствовал ритму стука сердца в его груди и призрачному стуку мехабака в голове. Кин смотрел, как за окнами из пляжного стекла мелькают сельские пейзажи: мили и мили полей лотоса, огромные шестилапые комбайны, прорывающиеся сквозь растения, словно они сделаны из дыма, уплывающего в алое небо.

Поезд был набит под завязку, в основном сарарименами и их семьями: матери, отцы, дети, теснившиеся в маленьких металлических ракушках, мчались по дорогам к великой столице сёгуната Шимы. Новость о том, что Киген вновь открыл железнодорожное сообщение, чтобы принимать доброхотов, желающих побывать на свадьбе даймё, встретили с бурным волнением, и люди со всей страны стремились повеселиться на празднике и хоть одним глазком взглянуть на человека, который станет их новым сёгуном.

Чанк-чанк. Чанк-чанк.

Со всех сторон шептали. Такой красивый. Такой смелый. Человек, который протянул руку с мечом в защиту Йоритомо-но-мии и почти единолично подавил бунты Иночи. Человек, который выступил вперед в час, когда народ больше всего нуждался в нем, и навел порядок, расправившись с хаосом. Человек, который достоин руки последней дочери Казумицу и который ознаменует начало нового, золотого века для этой могущественной страны.