Любопытство, мелькнувшее в глазах Ханы, неохотно отступило. Она слегка кивнула и проскользнула в спальню. Дакен последовал за ней, и она тихо закрыла дверь. Джуру улыбнулся так, будто собрался подпрыгнуть на матрасе. Он наклонился и включил звукобокс, прибавил громкость, чтобы снизить слышимость, и был готов пройтись колесом.
– Пусть ей будет хорошо, – усмехнулся он.
Йоши поднял оружие и принюхался. Из ствола шел химический запах – смесь генераторного масла и продуктов переработки чи. На вес он казался чуть легче, чем вчера. Как будто внутри стало чуть меньше смерти.
Он натянул на лоб свою счастливую шляпу и прикрыл глаза.
– Несомненно…
Акихито пристроился у грязного окна и глядел на улицу. Хана закрыла дверь спальни – та тихо щелкнула. Квартира находилась на четвертом этаже, и из окна открывался приличный вид на узкие, окутанные выхлопами улочки. Но, даже находясь на такой высоте, Акихито по-прежнему чувствовал себя совершенно беззащитным. Его била нервная дрожь, а в животе все переворачивалось. Мыслями он вернулся к Серой Волчице, к Мясничихе и остальным. Молясь, чтобы им удалось уйти в целости и сохранности… или погибнуть в драке. Акихито насмотрелся на ужасы в тюрьме Кигена и понимал: лучше туда не попадать.
Сунув руку в мешочек на оби, он достал старое долото и брусок из сосны и начал обтачивать поверхность, не отрывая глаз от улицы внизу. Там не было никаких признаков буси, на углу несколько продавцов играли в кости да пара курильщиков лотоса передавали друг другу трубку. И все же нервы Акихито были сжаты крепче, чем заводные пружины часов, и рукоять долота скользила в мокрых от пота пальцах.
– Красиво, – сказала Хана, показав на брусок. – Что это?
– Подарок, – пробормотал он, – для друга.
– Как вы думаете, что произошло? Как они нас нашли?
Акихито взглянул на дверь, подумал о мальчишках, оставшихся в гостиной. Из звукобокса лились прекрасные звуки сямисэна, слегка приглушенные потрескавшейся оштукатуренной стеной толщиной в пару дюймов. Он не мог избавиться от чувства, будто что-то не так. Вдруг за ним следят. Вдруг он уязвим.
– Здесь небезопасно разговаривать. Нас могут подслушать.
– Но это мой брат и его парень.
– А соседи? Я встречал нищих с черными легкими, которые были вовсе не такими тонкими, как эти стены.
Хана надула губы, убрала прядь с глаза. Акихито медленно оглядел ее – болезненная худоба, острый подбородок, старый шрам на лбу и на щеке, кожаная повязка на глазу, скрывающая самое худшее. Стриженые непослушные волосы, сухие, как солома, черные, как чернила каракатицы. Жесткая, подумал он. И это та жесткость, которая вырабатывается на разбитом бетоне с пустым животом и кровоточащими пальцами. Проницательна. Умна. Но настолько ли, чтобы играть вдолгую? Играла ли она и с ним?
В этом нет большого смысла. Но вдруг…
Хана села посреди своего грязного матраса. Бросила взгляд на дверь. На него. И снова на дверь. Изобразила кривую улыбку на губах.
– О-о-о, – выдохнула она, задрожав.
Акихито нахмурился, руки всё еще работали с долотом. Он задержал дыхание, чтобы заговорить, но еще один тихий стон сорвал слова с его губ.