Несмело занимались костерки по речному берегу – узкой ленте земли, по левую руку которой вставала стеной кедровая тайга, а по правую глухо ворчала разбухшая по весне Пелыма-река. Весенний паводок с верхом накрыл крутой берег, обратив окрестности Туман-озера в болото. Хлюпая стылой водой, жались впотьмах друг к другу люди – усталые, замученные.
Трещали сырые дрова, змием шипела в них вода, поднимался над робким огнем густой, едкий дым – белый, как саван. Казачий атаман Тихон Васильев, Замятней прозванный, с тревогою вглядывался в темный частокол вековых кедров. Могучие деревья тяжко скрипели, будто под сильным ветром. Только вот ветра и в помине не было.
– Слышь, полусотенный, – проворчал он глухо, – долго нас морок твой по тайге гнать будет? Остановиться надобно! Вот она – река. Дальше ходу нам нет, впотьмах половину людишек перетопим… Рассвета ждать надобно…
В сырых потемках стрелецкий кафтан стрелецкого полусотенного Лонгина Скрябина был точно кровью политый. Тьмяно отблескивала в отсветах чуть живого огонька обнаженная сабля, и тяжкие дождевые капли висли на лезвии ее.
– Я-то подожду, – прохрипел он зло. – Да вот те, другие, ждать не будут.
– Коли за нами погоня, – сплюнул атаман сквозь зубы, – то так и так нас она скоро настигнет. Лучше уж тут оборону держать. Тут развернуться есть где…
Полусотенный не ответил – даже головой не качнул. Замятня про себя ругнулся – не иначе как умом Скрябин на тех болотах повредился. Да и пес с ним! Здесь, в тайге сибирской, стрелец-московит казаку не указ! Тут своя правда, да такая, что никакими науками не постичь – только нутром прочувствовать.
Сквозь дождь слышно было, как бранятся шепотком казаки и служилые, как читают взахлеб молитвы, трещат сырым лесом над кострами. Поставленные сторожить раздували фитили на пищалях, хоронили порох от дождя. Глубоко в лес не заходили, хворост собирали у опушки, ломали живые ветки, галделись, что огонь их не берет…
«Не боись, служилый. Нешто! – себе подумал Васильев. – До зорьки отстоимся, а там по светлому…»
Крик – смертный, истошный – оборвал угодливую атаманову мыслишку. Тут же харкнула злобно пищаль, пороховым огнем пыхнув; поднялся над станом гомон. Кто-то вытащил из костра головню, та зашипела под дождем, хилый пламень затрепетал, бросив от себя долгие тени, как чертей пляшущих. И в неверном свете кедровая стена точно зашевелилась, отпрянула, тряся густыми ветками. Стрельцы по окрику полусотенного сгрудились, божась и бранясь вперемешку, уперли бердыши в топкую землю, пищали выставили. Приклады в плечо, фитили на запястья намотаны, руками в рукавицах полки пищальные прикрывают. Казаки метались вкруг костров, топча их. Черная жуть, что при свете дня казалась дурным мороком, явью злой проступила впотьмах – незримая, неубиенная, необратимая.
– Стой крепко!!! – гаркнул Скрябин. – Пороху зазря не трать!
– Браты!!! – перекрывая его, заревел Замятня. – Ко мне все! К лесу передом, к реке задом!
– Огня!!! – визжали впотьмах дико, рядом совсем, и крики раз за разом становились все страшнее.
Гремели пищали, высвечивая мокрые шапки да опаленные пороховым огнем бороды, глаза выпученные, страхом полные. Скрипучим стоном отзывалась тайга. Сквозь дымную горечь и прелость весеннюю пахнуло свежей кровью. Лес стонал и содрогался, протягивая во тьме незримые ветви-лапы. Кого хватал – тащил к себе, вопящего. Никакими силами его из тех лап было не вырвать… И крик – страшный, смертный – стоял над рекой.
– Пали, братушки! – во все глотки вопили, чтоб пересилить тот крик. – Пали, кто в Бога верует! Не цель!!! Все одно попадешь!!! Руби!!!
А из самой гущи, где стояли атаман с полусотенным, из-под ног их, юродствуя, заливалась истошным хохотом безумная Марфа.
В Пелымский острог стрельцы прибыли к полудню. Первым сошел на топкий берег начальник – детина рослый, статный, в самом соку. Острым клином черная борода, орлиный нос, глаз из-под брови – цепкий, видючий. Встал, широко ноги расставив, руку на саблю положил, глядя, как толпится перед ним казачья ватага.
– Тихон сын Васильев – ты што ль? – спросил сурово ставшего впереди атамана.
– Ну я, – Замятня, кряжистый да кривоногий, видом больше походил на татарина. Говорил неохотно, на пришлого глядел косо. – А ты-то кто будешь, служилый? С чем пожаловал?
ebooksa