Комендант Клаузен своим писклявым голоском разъевшегося амура толкнул обычную в таких случаях короткую речь – о том, что все враги Германии непременно будут перевешаны, как «вот эти крысы», – и махнул рукой ражему детине в надвинутой на глаза каске. Тот пошел выбивать чурбаки из-под ног осужденных. Так все и закончилось. И во время казни Волгин, к собственному стыду и страху, думал вовсе не о самой казни, не об этих несчастных и даже не об опасности, которой он сам подвергается вместе со всеми пациентами, ведь наверняка в тайниках осталось оружие… Нет, Волгин думал только о ключе, висящем на шее Вильчака – на шее, которую уже стянула пеньковая веревка.
Думал только о ключе от подземелий.
Повешенные провисели на аппельплаце ровно сутки, для устрашения прочих узников. Затем казненных уволокли к здешнему крематорию под открытым небом – выкопанной на окраине лагеря большой яме, где были установлены огромные железные решетки, и на этих решетках медленно горели трупы. Полусгоревшие останки немцы сбрасывали с жаровен работникам из заключенных, которые лопатами кое-как рубили обугленные тела на части и оставляли прямо здесь. Жаровни горели круглосуточно, но полусожженных останков было мало, и Волгин вспомнил рассказы Вильчака о том, что именно такое подношение охотнее и быстрее принимает пронизанная первоматерией страшная черная земля этих мест. Возле ямы сладковато и тошнотворно пахло горелым мясом. Волгин подошел, косясь на охранников по ту сторону жаровен, о чем-то споривших, и на офицера, стоявшего к нему спиной. Начал спускаться по пологому откосу ямы, куда сваливали тела для последующего сжигания. Конечно – шанс мизерный, к тому же глупо и опасно. Вот тут-то пулю можно было заполучить только так. Но лекарства и еда для пациентов… Лекарства и еда. Апейрон. Ключ от подземелий. Бродя между телами, оступаясь на простертых мертвых конечностях, Волгин заметил, что некоторые трупы уже глубоко вросли в слегка припорошенную снегом землю. Сглотнув, он еще раз огляделся. Одинаковые грязно-сине-полосатые робы, одинаковые истощенные тела. Ну где же?
Вильчак лежал лицом вверх. Искаженное, неузнаваемое лицо удавленника. Волгин наклонился, обмирая: не забрали ли гестаповцы при допросе, не выбросил ли сам осужденный перед казнью? Ключ был на месте. Вместе с какими-то крестами и амулетами, за которыми его, видать, и не заметили. Засаленная веревка на худой груди, холодное железо.
– Эй, ты там, Асклепий вшивый! – закричал офицер, узнав Волгина даже без белого халата. – Что, пришел воскрешать покойничков? А ну проваливай отсюда! Не то станешь таким же, как они!
Волгин поспешно сдернул с мертвеца ключ, надел его себе на шею и принялся карабкаться вверх по склону, почти физически чувствуя, как офицер смотрит ему в спину, лениво раздумывая: застрелить или черт с ним.
Кого придется обменивать на следующую партию лекарств, хватит ли вообще духу проделать такое в одиночку, самому, а не под дулом пистолета – об этом Волгин пока старался не думать.
Ближе к вечеру, после наложения шины на один пустяковый перелом, после одних быстрых и легких родов с младенцем на онемечивание, Волгин почти успокоился. Ничего, что-нибудь придумает. И потом, препаратов хватит еще на какое-то время. Вот достать бы нормальной еды… Едва зайдя в свою каморку и опустившись на нары, такие же жесткие и сучковатые, как у прочих узников, Волгин закрыл глаза. Из-за хронического недосыпания он отключался, едва только выдавалась свободная минута.
И уже через миг выдернул себя из дремы, заслышав чьи-то шаги, безошибочно распознанные среди стонов и бормотания больных.
В проеме стояла медсестра Хильда.
– Доктор, откуда это?
Немка показала крупный осколок оранжевого стекла, на котором остался преизрядный обрывок бумажной наклейки с русской надписью: «Огнеопасно! Эфир медицинский».
Такой ужас, как теперь, Волгин испытал разве что в подземельях, у черного резервуара с непознанным. Упаковки и склянки от препаратов Волгин поручил тщательно уничтожать Леньке, и сам следил, чтобы все было сделано как следует. Если не было возможности сжечь, разодранные в клочья упаковки Ленька прятал в недрах мусорных куч – там немцы уж точно не стали бы рыться, а узники, копающиеся в отбросах ради чего-нибудь хоть отдаленно пригодного в пищу, в концлагере были самым обычным явлением. Так неужели что-то забыли? Осколки склянки от эфира Волгин закопал в мусоре собственноручно. А каким спасением был этот эфир, вместе с маской для наркоза, – на днях Волгин буквально с того света вытащил заключенного, получившего пулевое ранение в брюшную полость…
– Я следила за тобой и видела, как ты прятал это в мусоре, – тихо сказала Хильда. – Доктор, я Шпехту доложу, если ты сам мне не расскажешь. И тогда тебе придется объяснять лагерному гестапо, откуда здесь русские медикаменты.
На душе у Волгина стало кромешно-черно, как в подземном резервуаре алхимиков. И плескалось там нечто непостижимое и всепоглощающее, будто в безвременье до-творения, когда свет не был отделен от тьмы.
– Пойдем, Хильда, я покажу тебе, откуда взял эти препараты. Тут недалеко совсем. Сама все увидишь, – тоже тихо и совершенно мертво произнес Волгин.
– Ладно. – Медсестра повернулась, и в это мгновение Волгин успел цапнуть из лотка с дезраствором скальпель.
Немка запахнула серое форменное пальтишко женского подразделения СС, Волгин накинул драную телогрейку, и они вместе вышли из барака в снежную круговерть. Снег был весьма кстати. Плотная белая завеса скрадывала очертания, заглушала звуки. Больше шансов, что охрана не заметит, куда они направляются.
– Тебе с самолета сбросили медикаменты, да? – спросила Хильда. – Ваши обычно только листовки сбрасывают. И бомбы.
– Сюда, – Волгин указал на недостроенные бараки.
ebooksa