Его кожа стала похожа на броню, обтягивающей тело, как панцирь, сохраняя эластичность только в районе подвижных частей - на сгибах локтей, коленей, пальцев и так далее.
Теперь Герман чувствовал себя очень сильным и быстрым - лучшим, чем когда-либо до сих пор. Его не волновало, сколько еще протянет организм, лишенный пищи и воды. И совсем не волновало будущее.
Позднего вечера 28 сентября он оставил Приют.
В район, где проживал хирург Лозинский, Герман добрался в несколько раз быстрее, чем рассчитывал, составляя по карте будущий маршрут. Затем отыскал его улицу, дом, окна и, спрятавшись в кроне большого каштана, застыл в ожидании.
Герман не особенно задумывался над тем, способен ли он прикончить врача вместе с женой. Или с кем-либо другим, кто мог оказаться рядом. Он рассматривал ситуацию с равнодушной рациональностью паука, спешит к жертве на другом конце паутины.
Иногда он чувствовал раздвоенность и какое-то непонятное беспокойство. Обе половины его Я выступали за смерть Лозинского, но мотивации у них были разные.
Первое, естественно, Я Германа, требовало только слепой возмездия, второе - освободившееся по каким-то глубин его ума - настаивало на смерти врача, используя мотив первого как повод. Оно открыто стремилось убивать - требовало жертвоприношения, как отвратительное крошечное божество, поселилось у него в голове. И чем дальше, тем больше места занимал этот кровавый божок в его сознании. А порой, как уже выяснилось, он мог и полностью взять Германа под свой контроль.
Первое Я каждый день ослабевало, уменьшалось, без сопротивления отступая перед идолом.
Глава в главе
Продолжение раздела «Лозинский»
Наконец в квартире Лозинского включилось свет. Герман начал слезать с дерева.
* * *
- Я пришел тебя убить, Добрый Доктор! ..
«Ого, - подумал Лозинский, несмотря на существо, стояла перед ним. - Если это животное заявит, что сбежала из адского хора, все окончательно станет на свое место - я сошел с ума ... »
Герман в то время думал, что события могли сложиться совсем по-другому, если бы он случайно не задел книгу, лежавшую на тумбочке. Реакция Лозинского вызвала у него интерес. Он даже увлекся выдержкой хирурга - сейчас на лице врача отражалось скорее удивление, чем панический страх.
- Однако ... - наконец, после долгой паузы сказал доктор, продолжая рассматривать Германа, как редкий экспонат аномального зародыша, заспиртованного в банке.
- Однако ... - эхом отозвался Герман. Лозинский раз поморщился от звучания его голоса и, не отрывая глаз от гостя, сказал, что комментируя:
- И все ... все-таки передо мной живой человек ... Не нормальная ... изменена, но человек ...
Герман промолчал.
Взгляд Лозинского непрерывно рассматривал тело Германа.