Рубеж (сборник)

И нашелся другой человек, что заговорил вслед.

– Да, – сказал он, – быть может, стоит нам сдаться? Быть может, это и есть новое испытание, посланное нам нашим богом? Может, хочет он, чтобы ассирийцы губили нас жаждой и мечом?

И третий не заговорил – закричал уже:

– Согласен! Согласен! Давайте отдадимся на милость ассирийцев, пусть разграбят они город, зато мы останемся живы.

И уже вся толпа, собравшаяся на площади, кричала:

– Посылайте гонцов о сдаче! А иначе мы сами откроем ворота!

Но Озия не зря был старейшиной города уже не первый десяток лет. Видя, что делают с его народом жажда и палящий зной, воздел он руки, выпрямился и заговорил столь зычным голосом, что подумали некоторые – похож он на одного из пророков.

– Люди Ветилуи! – громко выкрикнул он, без труда перекрывая шум толпы, и толпа притихла.

– Люди Ветилуи, все мы живем в одном городе и страдаем от одних бед, что вы, что я. Ваши родичи мучаются от жажды, и мои мучаются от того же. Так послушайте же меня и поверьте мне еще раз, как верили вы мне раньше.

И люди поверили Озии, пообещавшему, что через пять дней город будет спасен. Но если не случится чуда – Озия самолично откроет ворота войску асирийцев.

– Ну, все это мне понятно, – сказал Олоферн, – но причем здесь ты?

– Подожди, о могучий, – ответил Юдифь, – всему свой час, и в нужное время в этой истории появлюсь я.

В тот же вечер после разговора с народом на площади в доме Озии собрались старейшины города.

Когда выступление перед толпой завершилось, Озия больше не напоминал видом своим неистового пророка – напротив, выглядел он больным, словно бы бог Израиля взял с него плату за неожиданное красноречие, и отдавать долг старейшине пришлось годами, что уже никогда не будут им прожиты.

Двое других старейшин, Хаврин и Хармин, выглядели не особо лучше.

Трое старцев подавленно молчали, не зная, о чем говорить: они могли обещать чудо, но не в их силах было явить его людям.

И тогда заговорил совсем другой человек. Никто не знал, как проник он в дом Озии, каждый считал, что кто-то другой пригласил его – и всяк при этом был неправ, ибо Манассия пришел сам.

– У меня есть предложение, – сказал он.

– Какое же, – тихим бесцветным голосом спросил Озия.

– Предложение, которое спасет наш город. Может быть.