Хотя что-то тут не складывается, ведь дед говорил, что каждый, кто хочет, может Богу молиться – лишь бы силой это делать не заставляли. Вроде бы никому он ничего не запрещал, но, может быть, отцу Андрею виднее?
Еще отец Андрей разрешил не звать его «отцом-инквизитором». По крайней мере, не вспоминает теперь Юрка, всякий раз обращаясь к отцу Андрею, о том, как священник все же сжег на костре мертвое тело Афанасия Петровича, сказав, что даже мертвые, вероотступники и богохульники обязаны гореть. Тела их сгорят на земле, а душам суждено пылать в Аду.
Когда Юрка вышел с проповеди, день уже был в разгаре. По – летнему красное солнце поднималось над верхушками скал, тех самых, куда пытался уйти дед, жгучие лучи заставляли прятаться в тень. Время-то идет, а еще столько нужно переделать – отец Андрей, конечно, порой добрый и понимающий, но чаще, если работа в срок не сделана, как возьмет хворостину, и давай вразумлять.
И поэтому Юрка не очень обрадовался, когда дорогу ему преградили двое парней лет шестнадцати, и один из них, тот, что повыше, в поношенной выбеленной солнцем рубахе, спросил:
– Это ты – внук Афанасия Петровича?
– Ну я, – буркнул Юрка. – Чего надо? Не видите, тороплюсь.
– Не видим, – сказал второй, по случаю жары, видимо, одетый в одни черные трусы, весь коричневый от загара. – Торопятся не так, по себе знаю. Ничего, подождет немного твой отец Андрей, ничего с ним не случится. Идем с нами.
– Зачем это? – насторожился Юрка.
– Надо. Дело есть. Да не бойся ты, никто тебе ничего плохого не сделает.
Ну, в этом Юрка и не сомневался. Он со всеми жителями деревни не знаком, жителей тех, говорят, без малого восемь сотен. Зато все, наверное, знают, что именно этот пацан – мальчик на побегушках самого отца Андрея, деревенского отца-инквизитора.
Парни повели Юрку куда-то на окраину деревни, шли, сворачивая с одной узкой улочки на другую, вдоль покосившихся щелястых заборов, низеньких, утонувших в земле домиков, больше порой напоминавших землянки. Изредка на них взбрехивали собаки, но такое случалось нечасто – собак было мало, большинство тех, что пережили Взрывы, одичали, ушли в леса, к выжившим волкам, спаривались там, давали потомство, растили его – в общем, тоже пытались выжить, по-своему, без людей.
Нырнули в очередной узкий проулочек, где противоположные заборы едва оставляли места пройти – какой-нибудь особо широкоплечий здоровяк попросту мог и застрять, зацепившись плечами за выцветшие от времени доски. Шедший впереди загорелый постучал в щербатую дверь, да не просто постучал, а каким-то хитрым стуком, явно условным. Юрка сразу же напрягся, знал он уже подобные хитрые штучки, случалось самому так хитро стучать, когда бегал к отцу Андрею. Тот называл все это очередным мудреным словом – «конспирация».
Со скрипом распахнулась дверь, миновав крохотный, поросший бурьяном дворик, все трое зашли в дом – да какой там дом, одно название, на самом деле древняя хибара. Только Юрке не пришлось наклоняться, проходя внутрь – остальные кланялись, не желая биться головами о низкую притолоку.
Внутри было темно, только сейчас Юрка сообразил, что, несмотря на самый разгар дня, окна закрыты ставнями, лишь редкие лучики света просачиваются сквозь щели.
А за маленьким столом сидел… Афанасий Петрович. Живой, кажется, даже здоровый – только весь какой-то осунувшийся, похудевший, лицо черное, обветренное, седые брови грозно нахмурены.
– Ну здравствуй, внук, – негромко сказал он.
– Как? – едва выговорил Юрка, но дед его понял.
– Сейчас расскажу.
Выяснилось, что на самом деле погоня деда не догнала, потеряла где-то в горах, а священники, чтобы не говорить народу правду, взяли одного из мертвых стражников, который на Афанасия Петровича ростом да шириной плеч походил, и показали людям – вот, мол, настигло возмездие смутьяна. Стражник упал, лицо разбил – кто там отличит его теперь от Афанасия Петровича; форму с трупа сняли, под лопатку ему вогнали стрелу, так и сошло.
Тем временем парни, которые привели Юрку, сноровисто накрыли на стол – набросили пожелтевшую от времени льняную скатерть, в нескольких местах аккуратно заштопанную, поставили большую чашку с вареной картошкой, надтреснутую стеклянную солонку.
ebooksa