Похититель детей

Ульфгер покачал головой, но сел.

– Ну же, Питер, – шепнула Владычица, – Жар-птицу!

Питер сделал глубокий вдох, сел прямо, склонил голову набок и запел. Зал стих. Замерли даже слуги. В изумленном молчании все слушали песню, звеневшую под куполом. Гулкое эхо усиливало чудесную мелодию, зеленоватый свет воды в бассейне сделался ярче.

Закончив, Питер оглядел зал, ожидая новых аплодисментов, но увидел только взгляды, устремленные вдаль, да полуоткрытые рты. Некоторые даже плакали. Питер не мог понять, что такого натворил. Неуверенно взглянув на Владычицу, он увидел, что и на ее глазах выступили слезы.

– Это было прекрасно, Питер, – сказала она.

При виде ее чудесной улыбки Питер понял, что не сделал ничего дурного.

– Просто дух захватило! – выпалила старая фея, утирая с глаз слезы.

– Ульфгер, – сказала Владычица, – неужели эта песнь не тронула твоего сердца?

Ульфгер скривился так, будто хлебнул скисшего молока.

Хийси вскочил на ноги и захлопал в ладоши. Остальные присоединились к нему – все, кроме Ульфгера, так и оставшегося сидеть с каменным лицом и крепко стиснутыми кулаками.

Питеру принесли целое блюдо угощений. Один из мрачных слуг от души улыбнулся и украдкой придвинул к нему кусок медового пирога. Питер съел все, а потом расправился и с добавкой, и вскоре негромкий гул добродушных бесед, тихая музыка и завораживающее мерцание бассейна начали навевать дрему. Он склонил голову на грудь Владычицы.

Владычица обняла Питера и начала тихонько перебирать его волосы. От нее пахло вешними водами и медвяной жимолостью. Эти ароматы, подобно сладкому запаху материнского молока из давнего-давнего прошлого, наполняли сердце довольством и умиротворением. Он был там, где ему подобало, – рядом с Владычицей, отныне и навсегда.

Хийси, ускользнув в сторонку, принялся заигрывать с одной из эльфийских девиц. Та зарделась от удовольствия. Таннгност обошел стол, подсел к Владычице, склонился к ней и тихо заговорил:

– Моя повелительница, я хотел бы поговорить с тобой.

Владычица вздохнула.

– Ты и минуты не можешь вынести моего счастливого вида. Не так ли, несносный старый козел?

Таннгност с сожалением покачал головой.

– Твое счастье для меня дороже всего на свете. Но… все куда хуже, чем мы опасались.

– Да, знаю. Это видно по твоим глазам.

– Скверные настали времена, – вздохнул Таннгност.