Круг замкнулся

22
18
20
22
24
26
28
30

Неужели даже он не посвящен в детали великого замысла?

Рокот не ответил и не изменился в лице – сработал многолетний опыт. Каким бы был он сам, если бы не стал предводителем рыцарей святой веры?

– Как мог, я ключи опробовал, – Слассен облизал губы и бесцветно взглянул на Рокота. – На все воля Сарима.

Настоящее лицо, мелькнувшее лишь на миг, скрылось под восковой маской. Вновь.

Рокот кивнул, развернулся и поспешил к лагерю. Зенитное солнце пробивало листву, и слезились глаза. До вечерней молитвы оставалось не так много времени, чтобы свернуть лагерь, подготовить лошадей, раздать особые указания – на всякий случай. Истинное лицо Слассена убедило Рокота тщательно подготовить пути отступления.

Поглазеть на храм стянулась половина Приюта. Нечесаные мужики и бабы в цветастых юбках толклись вокруг поляны, гомонили, но высунуться из-под защиты деревьев боялись. Рокот остановился за широким стволом и глянул в просвет между ветвями.

Храм удался. Конечно, стена «без единого угла» у ласточек не получилась: сосновый сруб щерился шестью скошенными кверху углами, похожими на стиснутые челюсти с выбеленными зубами-бревнами. Разведенный мел притащил сын старейшины и сказал загубленные деревья замазать – сельчане так лучше примут. Этот паренек вообще подозрительно расстарался, даже отыскал помощников из местных нарезать черепицу из обрубков стволов. В пару десятков рук, вместе со Стелом и его воровкой, они строгали вытянутые дощечки со скругленными краями и сколачивали их на брусьях. Надо сказать, вышло даже лучше настоящей черепицы: в вечернем свете, на фоне лохматых елей, древесная чешуя ершилась по круглому куполу и казалась порождением леса. Плоть от плоти его.

Храм светился солнцем на острие шпиля, белыми стенами и свечами в окнах.

Да уж. Свет Сарима разгонит сумрак вековых крон. Получи, Ерих, свое пророчество на блюдечке. Наслаждайся.

Любопытно, есть ли Сариму дело до нового храма? А до ключика, встроенного в шпиль?

Посреди поляны стоял босоногий Стел и любовался, запрокинув голову. Неподвижный, вытянутый струной. Должно быть, молится. Благодарит за свою мирную победу. Думает, как ловко обскакал кровожадного Рокота.

Стел обернулся – глаза и вправду блестят от праведных слез, – взмахом руки подозвал сына старейшины, за которым потянулись местные детишки в венках из желтых одуванчиков. Это что-то новенькое. Рокот подался было вперед, но вовремя одернул себя – полно, этот вечер принадлежит Стелу. Детский праздник – как раз то, что учителю по зубам.

На порог вышел Слассен. Он успел вылизаться, почистить перышки, напялил новенькую шелковую хламиду – надо же, какой запасливый! – и теперь точно соответствовал своему томному образу. Резко вскинув руки, он медленно свел ладони над головой. Рукава скользнули до плеч и обвисли, единым крылом сливаясь с необъятным капюшоном. Взгляд с поволокой поверх голов, неспешный голос, поникающий в каждую дырку, – все в лучших традициях.

– Отныне двери Лесного храма открыты тем, кто открыт Сариму. Отбросьте печали и радости – впустите покой…

Неторопливо Рокот пошел по краю поляны. Пахло свежеспиленной древесиной и дымом.

К детишкам постепенно присоединились взрослые. Кто-то слушал проповедь, кто-то сидел на траве и пялился в небо. Многие еще мялись под защитой деревьев, но, когда Слассен скрылся внутри, и за ним сунулись смельчаки – лед тронулся. Вскоре молодые служители и ласточки уже с трудом проталкивались между лесниками, заполонившими поляну, выплескивая из ладоней покой на непокрытые головы.

Вот и славненько.

– Почему ты не молишься? – раздался скрипучий старческий голос.

Рокот замер. Перед ним дымил костерок, по ту сторону которого стояла колдунья.

Ее здесь не было! Ни старухи, ни костра не было, пока она не раскрыла свой несмазанный рот. Рокот хотел пройти мимо, но остался стоять. Дым мельтешил перед внезапно молодыми глазами колдуньи, и сморщенное лицо будто покрывалось бугристой желтой корой, ноги, скрытые бурым подолом, врастали в землю, закручивая спиралью глубинные воды, руки сливались с посохом, переходящим в столб света, по которому поднимались души срубленных деревьев и оседали пеплом на облаках.