Должен быть выход. Живи!
Белянка подтянула себя ко дну, цепляясь за корягу, руками рванула подол, согнула колени и из последних сил оттолкнулась. Долго, бесконечно долго, целый удар сердца тянулся подъем к поверхности, к жизни, к воздуху. Река сама выталкивала измотанное тело.
Воздух с хрипом ворвался в легкие. Сладкий, густой, хвойный воздух. Воздух вечернего леса, родного дома. Трещала на ветру осока, стрекотали жабы, кричали птицы. Белянка лежала на спине и смотрела в небо. Там, за облаками, сейчас появляются первые звезды. Над водой стелился туман, кутал пуховым одеялом. Деревни не видно – так далеко унесло течение. Как многие порадовались, что она не вынырнула?
Но она вынырнула. Она дышала. Сердце часто билось в висках.
Воздух пах жизнью.
Осталось найти, сумерки его подери, этот другой выход и выполнить обещание.
Глава 44
Угли мерцали, осыпаясь пеплом. Затекла шея, замерзли ноги, дым выел глаза, но Стел не шевелился. И в голове не шевелилась ни единая мысль: о высоком думать было поздно и цинично, о насущном не хотелось. Оцепенение сковало намертво.
– Эй… – послышалось из-за осоки. Белка? Утром они попрощались навсегда и не в самых теплых выражениях.
Стел попытался встать – обе ноги прострелило иголками, он поморщился.
– Я здесь, – отозвался он на повторное «Эй!».
– Я уж испугалась, что ты ушел, – буркнула она и глянула исподлобья.
Стел не узнал ее. Сарафан оборван, свисает лохмотьями так, что виднеются ноги, худые и в синяках. Пальцы на ступнях сбиты в кровь. Рубаха сползла с плеча и походит скорее на тряпку. Волосы спутались косицами, а на лице остались только глаза. Громадные и бессмысленные.
– Почему ты пришла? – Стел облизал пересохшие губы и понял, что все это время стоял с открытым ртом.
– Мне теперь тоже некуда идти, – прохрипела она, закашлялась. – Меня прокляли и изгнали из деревни.
– За что?
Она ответила спокойно, будто прилежная ученица, вызубрившая урок, который никак не касался лично ее:
– За проводы Рани. За тебя. И за предложение не нападать на лагерь чужаков на рассвете.
– Значит, они умрут на рассвете, – внутри у него будто что-то оборвалось. Даже удивительно, что там еще осталось чему обрываться.
Она кивнула: