Круг замкнулся

– На рассвете мы окружим лагерь чужаков! – подхватил Ловкий пламенную речь Горлицы.

– Да! – земля содрогнулась от низкого гула голосов, зазвенели листья.

Ловкий сжимал ясеневый посох.

Ловкий сжимал ясеневый посох Стрелка. Брат вел за собой деревню на смертный бой. И деревня шла за ним.

Как этого жаждал Стрелок! Но не позволял себе – он старался сохранить жизни всем. Всем, кроме себя.

А Ловкий теперь решился пойти до конца. Белянка со страхом и трепетом смотрела на брата.

Рыжие космы, мокрые от ритуальных омовений, топорщились в стороны ежовыми иглами. Конопушки на бледном лице горели, но ничего задорного, детского и привычного в нем не осталось. Пылали глаза решимостью и презрением. Презрением к смерти и жизни. Презрением к тем, кто замахнулся на эти святыни. Исчезла юношеская припухлость румяных щек, проступили отцовские скулы, выдался вперед подбородок. Будто не полдня они не виделись, а целую жизнь.

Его смелостью можно было бы восхищаться, но… также нельзя!

– Нет, – еще раз прошептала она, поднимая руку, и встретилась с братом взглядом.

Ловкий медленно покачал головой, не сводя с нее глаз. В мольбе его брови уголком встретились на переносице. Бескровные губы прошептали:

– Молчи.

Молчи? Но она не могла молчать! Когда все, кого она любит и знает, идут на верную смерть, как можно молчать?

– Нет! – громче повторила Белянка, чувствуя на себе пристальный взгляд каждого сельчанина.

Белянка перехватила только одну робкую улыбку – Ласки. Белой тенью в черном сарафане стояла она рядом с Ловким. Горе и бессонница удивительно шли ее нежному лицу: глаза стали лишь крупнее от темных кругов, исчезли резкость, притворство и краска, но бледность не портила изящных губ.

Брат зажмурился на пару мгновений, до хруста в пальцах сжимая посох, а когда открыл глаза, они сияли ярче прежнего: если бы он умел ворожить, наверняка от него сейчас во все стороны летели бы искры пережатого горького тепла.

– Моей сестре досталось слишком много в последнее время, – на всю поляну провозгласил он. – Отпустим ее отдохнуть?

Но теперь Белянка медленно покачала головой, не сводя глаз с Ловкого. Не может она уйти. Не может она молчать. Последнее, что ей осталось, – удержать деревню от верного самоубийства. Любой ценой.

– Бель, пойдем поговорим, – в искаженных чертах брата сквозило отчаяние.

Горлица гневно шикнула и ударила посохом.

– Нет, – отрезала Белянка. – Разговоры не помогут и ничего не изменят. Нельзя нападать на чужаков, потому что в открытом бою мы все умрем!