Я застонала.
– У тебя.
Мы двинулись к дому Мо. Кизил лениво тащилась следом. Естественно, мы нашли Пег отвисающей в гамаке. Она вся была обкапана пиксивоском, словно над ней долго таяли свечи; оранжевая корка облекала ее целиком и нарезалась на аккуратные ромбики, там где просачивалась через гамачную сетку. Тонкий стебелек сифона для снов поднимался у нее над лицом, раздвоенный, как рыбья косточка – каждый отросток загнут в уголок глаза. Стволик сифона выходил наружу через дырочку в воске, а воронка изрыгала запчасти снов Пег: кушетки, книги, ксилофоны. Сны были ярче, мощнее, чем у обычного тинейджера, словно Пег не была худосочной, как большинство детей в ее возрасте.
Оплавленная кислотная ночная маска – моя собственная, старая, потрясенно осознала я – лежала рядом с ней на подушке.
– Вот откуда во сне, который прикончил фею, столько силы, – пробормотала я. – Ты всю дорогу защищала ее.
Феи то влетали, то вылетали, обрывая с человеческих снов шелуху, кромсая их плоть в пыль, извлекая из нее предметы и с жужжанием уносясь прочь.
– Она спит? – прошептала Мо.
– Нет, – с облегчением отозвалась я. – Она на грани пробуждения.
– По мне, так одно и то же.
– Ни разу не одно и то же. Когда человек засыпает в мире фэйри, его организм стареет с фэйри-скоростью. Если мы с тобой приляжем здесь соснуть часика на три, то домой вернемся парой старух.
– А мне плевать. Мы сейчас же положим конец, так? – мрачно сказала Мо, протягивая руку к одному из пролетающих мимо фэйри.
Едва успев схватить подругу за плечо, я впечатала ее в стену.
– Нельзя вот так взять и раздавить фэйри. Остальные забьют тебя нафиг.
– Ты так говоришь, будто мы скотина какая.
– Прихлопни одну, дорогуша, и увидишь.
Вырвавшись от меня, Мо рухнула на кушетку.
– И сколько ты уже обо всем этом знаешь?
– Всегда знала.
– Это как?
Я помотала головой. Годного ответа у меня не было.