Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Он протянул руку вверх, в листву, и сорвал коричневый тамариндовый стручок, потом поднес к губам, прошептал пару слов и поцеловал.

– Теперь тот, кто это съест, влюбится в тебя.

Краска бросилась ей в лицо.

– Я не хочу, чтобы в меня кто-то там влюблялся! – Чтобы объяснить еще раз, какая ты страшная, не нужен эльф. – Я хочу, чтобы моя сестра не болела.

– Бери, – сказал он, засовывая тамаринд ей в ладонь и смыкая на нем ее пальцы.

Потом он склонил голову набок и посмотрел на нее.

– Больше ты от меня сегодня ничего не получишь.

Эльф стоял сейчас очень близко к ней и обеими руками держал ее за руку. Кожа его была сухая и слегка шершавая на ощупь, так что она машинально подумала о древесной коре. Каким-то образом Томаса успела совершенно запутаться в собственных мыслях и не знала, что сказать.

Он многозначительно поднял брови. Слишком яркие глаза отражали лунный свет, совсем как у животных. Внезапный, безымянный ужас вдруг охватил Томасу.

– Мне надо идти, – сказала она, отнимая руку.

Через мост, вдоль по знакомым улицам, мимо закрытых магазинов Томаса бежала домой; ноги ее сами находили привычную дорогу. С каждым шагом паника нарастала, пока она не припустила уже сломя голову. Только ближе к дому она решилась притормозить. Рубашка промокла от пота, все мышцы ныли, а в руке был все так же зажат стручок.

Роза ждала на веранде, куря ароматизированную сигарету, из тех, что ее брат присылал блоками из Индонезии, и вскочила, когда Томаса показалась в воротах.

– Ты его видела? Он взял приношения?

– Да и да, – пропыхтела Томаса, тяжело дыша. – Но это уже неважно.

– Ты правда видела энканто? – нахмурилась Роза. – Ты уверена?

Томаса струсила. Пока пот остывал у нее на шее, она думала, что еще могла ему сказать. Ведь могла же! Он застал ее врасплох. Она никак не ожидала такой ласковой улыбки, такого смеха, да что там – она не ожидала, что он вообще существует. Она опустила взгляд на тамариндовую скорлупку в руке и пронаблюдала, как пальцы сами собой раздавили ее. Обломки пристали к липкому коричневому плоду. И она еще думала, что это Эва глупо себя ведет с мальчишками – нет, главной дурой тут была она, Томаса!

– Еще как уверена, – произнесла она пустым голосом.

По дороге наверх, в кровать, Томасе в первый раз закралась в голову мысль: с чего бы эльфу, способному сотворить любовные чары буквально парой слов, сгорать от неутоленного желания? Но, с другой стороны, во всех Розиных сказках эльфы были злые и странные – проклинали и благословляли направо и налево, повинуясь минутной прихоти. Может, и не было в этом никакой логики.

На следующий день приходил священник и читал новенны[50]. Потом арбуларио[51] кропил белые простыни на Эвиной постели какими-то травами. Потом был доктор и дал сестре таблеток. Но к ночи Эве лучше не стало. Ее кожа, обычно коричневая, как полированное красное дерево, стала белесой и пыльной, как у змеи, готовящейся перелинять.

Томаса набрала папин мобильный и оставила сообщение; другой вопрос, получит ли он его. Далеко в провинциях сигнал – дело ненадежное, и то в лучшем случае. Обычно его просто нет. С маминым отелем в Гонконге связаться оказалось и то проще: Томаса оставила второе сообщение, а потом пошла наверх, посмотреть, как там сестра.