Хозяин теней

– Серлас, – вдруг охнув, склоняется к нему Мэйв. – Чей это ребенок?

Видит Бог, он гнал от себя и страх, и слабоволие, но он бессилен, когда речь заходит о Нессе.

– Это дочь колдуна, Мэйв.

* * *

К спящим Нессе и Клементине Серлас приходит измученным и пустым. С его волос стекает колодезная вода, успевшая остыть и стать почти ледяной, мокрая рубашка противно прилипла к телу. Нет, нельзя ему в таком виде сидеть в изголовье кровати только что родившей женщины.

Кинув на них обеих последний взгляд, Серлас идет к себе.

Если кто-то из них закричит, он услышит.

Только захочет ли прийти на помощь? Сомнений в нем теперь больше, чем было до этих пор, и нутро терзают вопросы, нет которым конца и края.

Мэйв вздохнула и покачала головой, когда услышала жестокую правду. А потом посмотрела на него так, словно в ней таилась мудрость тысячелетий.

– Ах, Серлас, – сказала она. – Разве ты не знаешь, что колдунов не существует?

14. В дороге

Из динамиков старенького отцовского «Форда» доносится хрипловатый голос Алекса Тернера[27], и Клеменс стучит пяткой по колесу, отбивая ритм. Когда Теодор появляется в дверях антикварной лавки, она напевает уже третью по счету песню.

– А вы не слишком-то расторопны! – Клеменс вскидывает руку в приветствии. Ее глаза при этом скрыты огромными солнцезащитными очками. Теодор кивает ей, морща лоб.

Сегодняшний день, на редкость солнечный, начался для Клеменс с торопливых сборов и беготни по комнатам – она умудрилась пропустить все пять будильников, проспала и боялась, что опоздает. Только оказалось, что Теодор тоже не спешил.

– Едем? – хмуро спрашивает он, и по его голосу становится ясно, что предстоящая поездка не вызывает в нем того восторга, который трепещет в груди Клеменс. Возможно, правда, что он только старательно делает вид, что злится за навязанные ему условия.

Она усмехается и садится за руль.

– Я поведу туда, вы – обратно. – Того, как Теодор закатил глаза и воззвал ко всем известным ему богам, она уже не видит. – Ну же! – кричит она, склоняясь к рулю. – Садитесь! Нам надо успеть все за день!

Он устраивается рядом и снова морщится – теперь уже от воплей вокалиста, завывающего под гитарные аккорды. Сдержав растущее нетерпение, Клеменс убавляет звук.

– Не похоже, что вам двести сорок с чем-то лет, как вы говорите, – замечает она. – Ведете себя хуже ребенка.

Клеменс знает, что любое неловкое слово может спугнуть и без того хилый энтузиазм Теодора. Он выпрыгнет из машины в считаные секунды, если вдруг решит, что обойдется без музея Эшмола и ее едких комментариев. Но ради всего святого! Пусть прекратит строить из себя обиженное дитя.

– Зачем вам в Эшмолианский музей, мистер Атлас?