Бабочка

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты че сказал, сучок?! – Афонин схватил Ваню за шиворот. – Не знаешь, что взрослых уважать надо?! Слушайся старших, паскуда!

– Да, дерзкий пацанчик… – сплюнув на землю желтой табачной слюной, сказал Паршин – щуплый парнишка в огромной лисьей шапке. Несмотря на худобу и малый рост Паршина, злобы в нем помещалось на троих. Его папаша отбывал срок в «Черном лебеде» за убийство, так что Паршина побаивались даже училки.

– На тебе, на! – приговаривал Афонин, с остервенением тыча Ваню лицом в снег.

Дружки Афонина, посмеиваясь, наблюдали за экзекуцией со стороны.

– Не уважает, – повторил Паршин. – Слышь, Афонь, на сиги не хватает, – перебирая мелочь в горсти, пожаловался Паршин. – Вломи утырку по соплям и проверь – может, бабло есть? Надо взять с него за науку.

С Ваниной головы свалилась шапка, щеки и нос ожгло холодом, расцарапало лицо ледяной крупой. От снега пахло арбузом… Ваня глотал его, сугроб жадно пил горячую кровь мальчишки и корчился, припадая к земле…

Афонин бил его по спине, по ногам, по голове, по ребрам. Наконец Ване повезло: Афонин поскользнулся, чуть не упал. Ване удалось вырваться, и он убежал под смех и крики афонинских приятелей…

Рискнул вернуться обратно он уже в темноте. Осторожно выглянул из-за дерева на углу, убедился, что Афонин и его банда давно смылись, и вышел к остановке троллейбуса номер 17.

На месте побоища в разноцветном сугробе попытался отыскать свою шапку и портфель со сменкой. Но ему попался только обрывок злосчастной новогодней открытки – клочок с надписью «С наступающим…» и кусочком нарисованной еловой ветки. Больше ничего.

Вокруг было тихо и пустынно.

В предпраздничный день большинство заведений и офисов закрылись пораньше, и многие люди уже сидели по домам перед телевизорами за накрытыми столами. Густой снег завалил город. Транспорт работал с перебоями.

Ваня сел ждать троллейбус. Однако спустя полчаса бесполезного ожидания почувствовал, что замерзает.

Тогда он встал, походил вокруг остановки, стуча ногой об ногу, попрыгал. Ныло разбитое плечо, порезы на лице саднили, набрякшая над глазом гуля дергала, отдавая в висок, живот подводило от голода. Но хуже всего приходилось рукам: мерзли без варежек.

Ваня подышал на красные в цыпках ладони, скатал снежок и бросил. Снежок упал и откатился совсем недалеко. Ваня подошел, поднял его, помял в руках… Снова бросил в сугроб и покатил комок вправо, потом влево, вокруг остановки.

Вместе со снегом на ком налипала мокрая черная земля, сухие прутики травы, прелые листья, сигаретные бычки, мокрые обрывки газет: липкий снег подбирал с земли все лишнее и втягивал в себя.

Пристукивая от холода зубами, Ваня забормотал, стараясь подбодрить себя, недавно выученный стишок:

– Топ-топ – нету ног.– Тук-тук – нету рук…

Именно этот стишок его класс разучивал для школьного праздника. Именно его Ваня написал на своей самодельной открытке, которую делал для родителей.

Снежный ком упирался, скрипел, но рос, набирая плотности и весу. Ванины пальцы горели, немея, словно их отбили шипастым молотком для мяса. Скатав последний снежный комок, Ваня поднял его и взвалил на плечи снеговику. Посмотрел… Там, где у снеговика должна была быть щека, багровело широкое, неправильной формы пятно – Ванина кровь.

– Глазами – не видит,– Ушами – не слышит,– Чистый, холодный,– Стоит, не дышит,

– пробормотал Ваня. Хлюпнул носом, и, приложив запястье к обжигающе ледяному, колкому снегу, растер багровое пятно, сделав его пошире…

У безглазого и безносого снежного человека появились багровые щеки, словно он неряшливо закусил малопрожаренным бифштексом.