Все прислушались.
– Ветер.
– Снег.
– Метель завывает! Чего тебе еще тут? – буркнула старушка-финик.
– Нет, – вытаращив круглые глаза, сказала девица. – Не метель. ХРУСТИТ.
– Чего?! – не понял мужик.
– Хрустит, – побледнев, сказала девчонка. И внезапно метнулась в конец троллейбуса, разрезая локтями толпу. – Хрустит, хрустит! – всхлипывая, повторяла она. И зажимала уши ладонями.
Но хрустящий звук, треск – словно миллионы раздавленных тараканов, сверчков, кузнечиков трещали в ухо, двигая лапками, пока что-то раздирало их хитиновые панцири – никуда не девался. Хруст нарастал, наливался, превращаясь в сплошное громогласное зудение.
– Говорят, там где-то маньяк в городе, – прошептала блондинка в розовом.
– Да какой маньяк?! Вы что, не понимаете?! – в отчаянии заверещала девушка в парке.
– Психушка по тебе плачет, гражда…
Водитель не договорил. Шагнув из раскрытых дверей троллейбуса, он поднял голову вверх и замер. Глаза его расширились, едва не выскочив из орбит.
– Мать т… – прошептал он, и тут хрупнуло. Троллейбус тряхнуло. Окна лопнули. Осколки стекла брызнули на падающих людей. Раздался гул, и двери троллейбуса сдавило и запечатало. Кому-то придавило ноги, кому-то руки, кому-то плечо. Крики ужаса и боли наполнили узкое пространство. Ничего не понимая, потеряв ориентиры, люди в темноте карабкались, лезли друг по другу. А снаружи продолжало давить. Грозная сила сминала троллейбус без всякой жалости и снисхождения, деловито. Как сдавливает пивную жестянку пресс на заводе по переработке мусора.
– Помо…ги… – задыхаясь, шептала розовая блондинка. Она лежала на спине, уперевшись лицом в толстое брюхо мужика в красном. Мужик, безуспешно пытаясь уползти от того, что давило ему на ноги, накатывало на спину, месил толстыми пальцами-сосисками пышную грудь несчастной блондинки, ломая ей попутно ребра своим весом. Рядом ворочалась бабка-финик с кровавыми ямками вместо глаз.
– Тяж… ел… – пищал мужик. А изо рта его уже вылезал вздыбившийся склизкий комок кишок, и, разрывая дрожащую красно-сизую блестящую пленку, ползла наружу, прямо в рот блондинке, вонючая серо-зеленая жижица их содержимого.
Бабка трепыхнулась еще разок и затихла, раззявив черную беззубую пасть, в которой застрял чей-то мобильный. Лицо блондинки запечатала липкая кровавая требуха, прорвавшая рот толстяку. Прошло около трех минут – а все люди в салоне троллейбуса номер 17 были мертвы. Но давление не прекращалось до тех пор, пока пластик, железо, стекло не перемешались вместе с кровью и плотью в один общий тугой комок…
День перед праздниками у Вани Тёжкина не задался. Настолько, что мальчишка уже не мог радоваться этому самому «наступающему»…
Когда к остановке, наконец-то, подъехал его троллейбус, Ване уже не хватало теплого дыхания, чтобы греть замерзшие руки. Рук он уже не чуял. Ноги кололо острыми иголками, в голове стоял какой-то туман.
Где он оставил свою шапку? Серую, вязаную, с вышитыми с изнанки буквами «ВТ»… Не мог вспомнить. Стук собственных зубов словно выстучал ему всю голову – она была теперь пустая и звонкая.
Помнил только, что варежки он забыл в классе. Еще днем. Когда вспомнил – вернулся… Но учительница, Регина Сергеевна, уже закрыла класс на ключ. И убрала ключи в сумочку.