Дьявол по соседству

Юна двинулась по коридору, ведущему к лестнице, постояла там, чувствуя внутри себя тишину, которая никогда больше не будет потревожена шумом. Это все, что у нее было - охватывающая, пропитывающая тишина, какая бывает в продуваемом ветром, тоскливом и пустом доме. Звук кладбищ и пустынных мест.

Вниз по лестнице, раз ступенька, два, три, четыре...

Она чувствовала запах ужина.

У нее всегда был хороший аппетит, но теперь он исчез. Скелеты никогда не голодают, и пугалам не нужен хлеб. Она чувствовала болезненность и закостенелость жизни, давно потерявшей продуктивность.

Когда она добралась до подножия лестницы, дети внезапно затихли, а Филлиз перестала напевать. Они затаили дыхание и ждали, играя в игры со старухой, у которой не осталось настроения для игр.

Юна направилась через гостиную в сторону кухни. Оттуда шел густой мясной аромат.

И по-прежнему, никаких звуков.

 Вообще никаких.

Пройдя на кухню, она увидела, что они сидят в столовой.

Филлис. Стиви. Мелоди.

Они были совершенно голыми.

И лысыми.

Они побрили себе головы. Все они ухмылялись, а подбородки у них блестели от жира. Изо рта у Мелоди свисала полоска мяса, и она посасывала ее. На столе лежало то, что они ели, то, что приготовила Филлиз. То, что она нарубила, нарезала, потушила, сварила и запекла. Пахло отвратительно. А один вид этого... нет, нет, нет, ты спятила, старуха, тебе нельзя это видеть! Нельзя смотреть на это!

- Садись, Тетушка, - сказала Филлис.

- И ешь, - сказала Мелоди.

- Это - вкусняшка, - сказал маленький Стиви, тыкая вилкой что-то бледное у себя в тарелке.

Юна замотала головой, из горла вырвался крик. На столе лежало то, что осталось от Бенни Шора. Кормилец этого дома, который даже сейчас кормил его. Конечности были поджарены, а внутренности потушены, из крови приготовлен суп, а кишечник нафарширован желе. На тарелке, окруженная жареным картофелем и морковью, украшенная укропом, лежала его голова, а в разинутый в крике рот было вставлено яблоко.

- Садись, - повторила Филлис, изо рта у нее текла слюна, в поблескивающих, как галька, глазах застыло безумие.

Юна, продолжая кричать, села.

Затем дети, толкаясь, принялись запихивать ей в рот жир и бледное мясо, проталкивали это ей в горло своими жирными руками, наполняя ее плотью и кровью их отца, пока Филлис держала ее. Они опустошали чашки и тарелки, вываливали их содержимое на Юму, лили ей на голову суп, пихали ей в рот недоваренное мясо, пока она, не в состоянии больше ни дышать, ни глотать, не упала со стула, давясь и срыгивая. А они стояли над ней и ухмылялись.