— Остановите запись!
КОНЕЦ СТЕНОГРАММЫ
— Остановите запись!
Все невольно оборачиваются на крик судьи. Ольга Иванова в нелепой черной мантии и парике медленно встает со стула — ее багровеющее лицо искажает брезгливая гримаса. Прокурор Лебедев отрывается от доски, на которой тщетно пытается вывести новое логическое обоснование Теоремы Виновности — рукава его серого пиджака испачканы мелом. Адвокат Галушкин — совсем молодой парень, для которого это первое судебно-логическое дело, связанное с убийством, — роняет документы с расчетами. В солнечных лучах, пронизывающих зал суда, медленно летает меловая пыль.
— Я попрошу присяжных покинуть аудиторию. Быстро!!! — орет Иванова.
Суетясь и наступая друг другу на ноги, присяжные выходят из зала суда, бросая через плечо испуганные взгляды на профессора Третьякова. Тот не смотрит на них — кажется, его больше занимают пылинки, витающие в воздухе.
В зале остаются судья, прокурор, адвокат и обвиняемый.
— Что… что все это значит, ваша Истинность? — растерянно шепчет Лебедев.
— Это значит, что если обвиняемый не врет, то профессор Маркин умер вскоре после падения с лестницы и после удара книгой по голове, — цедит сквозь зубы судья. — Стала ли формальной причиной смерти книга, упавшая с верхней полки на его лицо, — тогда это несчастный случай — или это был злонамеренный удар, определить крайне сложно.
— А если экспертиза докажет, что удар нанес Третьяков? — от волнения адвокат забывает о своей роли защитника.
— Маркин мог скончаться за полминуты до нанесения удара — определить время смерти с точностью до секунды уже не удастся. В этом случае его нельзя обвинить в убийстве. Максимум — в надругательстве над трупом. Но это же совсем другая статья и совсем другое доказательство, — судья грузно оседает на стул и стаскивает с себя парик. Под ним обнаруживается ежик седых волос.
— Вам придется очень постараться, — говорит Третьяков; его голос теперь звучит увереннее и моложе. — Может быть, вам удастся смоделировать траекторию падения монеты в тот день. Вот она!
Третьяков достает из кармана и швыряет в зал монетку. Галушкин непроизвольно ловит ее на лету.
— Вы можете довести ваш фарс до конца и обвинить меня в убийстве, — продолжает Третьяков. — Но тогда я могу признаться, что монета упала орлом, и я ничего не делал, мой друг умер сразу после нашего разговора, до приезда врачей. А если вы меня отпустите… Тогда я могу признаться, что монета упала решкой, и я безжалостно добил его — моего давнего соперника. В обоих случаях вы получите ложный прецедент, доказанный судебно-логическим путем. И наступит противоречие системы. Маркин бы этого хотел.
— Этого не будет, — судья Иванова встает со стула — ее лицо успело приобрести естественный цвет. Она нахлобучивает на голову парик и обращается к Лебедеву и Галушкину. — Объявляется перерыв до завтра. Жду вас в 9 утра в этом зале.
— Разве я не доказал вам, что это бесполезно? — Третьяков привстает. У него дрожат колени.
— Доказали. Точнее, убедили. Но если вы правы, это значит, что оба утверждения — Теорема Виновности и Теорема Невиновности — недоказуемы. А значит, обе стороны будут сколь угодно долго искать доказательство и не смогут его найти.
— Вы не можете…
— О, я могу! — лицо Ивановой расплывается в саркастической ухмылке. — Просто мы должны будем довольно долго ждать. У вас будут меняться Прокуроры, Адвокаты и Судьи… Но дело никогда не будет закрыто. Потому что вы либо виновны, либо нет. Это закон исключенного третьего. И мы будем искать, даже если процесс продлится много лет — а ваше признание, если вы выдавите его из себя, не будет зачтено по парадоксу лжеца. Вы хотели устроить революцию интуиционизма? Вы проведете остаток жизни в роли подозреваемого за решеткой, вот вам ваша революция. А когда вы умрете, ваше дело будет закрыто ввиду пустого множества живых подозреваемых. Охрана! Уведите!
Появляются охранники и силой выволакивают кричащего Третьякова из зала суда. Судья, а вслед за ней и прокурор Лебедев выходят из аудитории.