Ами-Де-Нета [СИ]

22
18
20
22
24
26
28
30

Две головы склонились над линиями и буквами.

— Видишь? — тонкий палец вел вдоль одной линии, — если знать, как, вассу сперва можно нарисовать, и записать нужными словами. Тогда она умеет больше. Не просто защитит сны. Ты загадываешь желание и пишешь его в вассу. Потом сплетаешь. И р-раз, желание исполняется.

Неллет недоверчиво посмотрела на вдруг разгоревшиеся щеки и блестящие глаза.

— Ты уже пробовала? Исполнилось?

Палец опустился, рукав прикрыл кисть руки.

— Нет. Я не умею сама. Я там писала, чтоб вам показать, чтоб мы попробовали вместе. Я плохо рисую, неточно. Это Калем умеет рисовать. Натен правильно плетет. А ты собираешь их вместе, чтоб все получилось.

Неллет молчала в ответ. Она была старше. И умела намного больше, чем ее друзья. Но даже она не могла бы заставить легкое плетение из мягких шерстяных и блестящих ирисовых нитей исполнять желания по выбору плетельщика. Бедная Агейя. Совсем одна в огромном богатом доме. Маленькая жена холодного джента, который вырастил себе вторую возлюбленную вместо той, что решила уйти от него в смерть. У Агейи теперь есть красота — для него. А для себя — игрушки. Как этот неживой уголок сада. Из пластика и синтетической бумаги. И — отчаянное желание делать вассы для исполнения своих желаний. Наверное, поэтому она придумала, что вассы не работают, если нет тройки друзей. Ведь ей не собрать всех троих рядом с собой.

Агейя прервала молчание. Заговорила горячо и быстро. Но Неллет с испугом поняла — не разбирает слов, они сливаются в трепещущее гудение. Рисунок в ее руках сворачивался и тут же развертывался сам, потолок дышал, опускаясь и поднимаясь. Радужная рыба плеснула сильным хвостом, окатывая Неллет почти горячей водой, пахнущей цветами и сыростью.

Она выпрямилась, пытаясь через брызги разглядеть лицо Агейи. У той волосы распускались, падая на плечи, сами сворачивались в тонкие тугие шнуры, росли, змеясь по груди. Глаза тускнели, щеки теряли румянец, делая девочку похожей на Агейю десяти лет, еще до того памятного бала.

— Еще, — севшим голосом потребовала Неллет, проглатывая последние капли сладко щиплющей небо слюны, — еще мне надо. Шарик. Один. Жемч…

— Нельзя! — голос прорезался, ударяя в уши, — возвращайся, Нель! Проснись. Нельзя больше!

— Еще! — она хотела объяснить, что должна выслушать, должна договорить и придумать, что делать дальше. Горло и язык требовали добавки, в сердце поднималась беспомощная злость. Ей нужно съесть еще. Для важного!

— Нет! Я должна, — ей казалось, голос звучал убедительно, но Агейя качала головой, вытаскивая из скрюченных пальцев мятый рисунок.

— Пора вернуться. Уходи.

Неллет нагнулась, выплевывая из пересохшего рта остатки слюны. Держа рукой бумкающее сердце, плюнула снова, харкая и кашляя до боли в горле. Выпрямилась, с лицом, покрытым ледяным липким потом.

— Провались они. Джентовы жемчуга. Я сама. Могу!

Агейя замолчала, держа ее за плечи и всматриваясь в сердитое лицо. Неллет высвободилась из ее рук, откинулась на каменную фальшивую стенку.

— Так… — голос звучал хрипло, но это был ее голос, и Агейю она видела теперь ясно, — я скоро проснусь, но сама. Я запомнила, что нарисовано. Покажу им. И я скоро приеду к тебе, Агей. Не смей делать ничего плохого, ясно? Жди меня.

Стенка проваливалась, уходя куда-то, скамья стала мягкой, на темном потолке засветила большая круглая лампа-нашлепка.

— Ясно? — снова сердито вопросила Неллет. И проснулась, садясь в постели и прижимая к груди ладонь.