Шумели в доме. Гудел бас дяди Толи. А они-то знали, что все так получится? Никита хотел надеяться, что нет. Родственники все же.
Видимо, дядя Толя кого-то не пустил. Хлопнула входная дверь.
Вот и сбежал Никита, вот и спрятался. Его сейчас со всех сторон окружат — и никуда уже не денешься.
Затушил свечу. И сразу за окном захрустели кусты.
Хельга. Прокралась вдоль бурно разросшейся акации и устроилась в сумраке веток. Грамотно. Эти влюбленные вообще сообразительные.
За окном заорали. Знакомо взвизгнула Полинка. Снова бьют, значит.
Странно, что мелкая на его стороне. Она и ее отчаянная гвардия. Может, потому что маленькая? Или потому, что Пушкина читала? Пушкин — он такой, Пушкин спасает.
Что-то в комнате было неправильно. Никита поискал.
Горела свеча. Опять потушил. Взвился дымок. Серая ленточка ткнулась в стекло. На улице заплакали. Дом сотрясся от удара — хлопнули дверью.
Это вошли или вышли?
Захотелось срочно прочитать какое-нибудь стихотворение Пушкина. Для храбрости. Не вспомнилось. Только «Наша Таня громко плачет». Но это точно был не Александр Сергеевич.
Опять звякнул велосипед. Никита выглянул.
Они все стояли на улице: Игорь, Легыч, в кустах пряталась Хельга — видно не было, но тут она, куда денется. Трясли распущенными волосами две подружки, Бэлка и какая-то еще. По всему выходило, что они его не выпустят. Поселок требует жертвы.
Взвизгнули:
— Ромка!
— Гони!
Легыч исчез. Но сами кусты подозрительно зашевелились, словно там скрывалась армия.
Стекло пожаловалось на очередной брошенный камешек.
Дверь в комнату распахнулась без стука.
Никита вздрогнул, подбирая под себя ноги.