Фабрика #17

22
18
20
22
24
26
28
30

Коренев не успел разглядеть напарников, как в помещение вошел надзиратель с большой круглой ряхой и заплывшими глазенками. Он одну руку положил на внушительный живот, а во второй держал дубинку. Ремень натянулся на брюхе, застегнутый на первую дырку, и поскрипывал при ходьбе, угрожая лопнуть в любой момент.

– Раздеться до трусов, – сказал надзиратель, медленно моргнул, словно находился в подпитии, и добавил презрительно: – Говно!

– На каком основании… – закричал Коренев и получил дубинкой по плечу. – Вы охренели… Ай!

Следующий неожиданный удар заставил его замолчать и подчиниться грубой силе.

– Разговаривать надо, когда попросят, – пояснил надзиратель. – А до тех пор, засуньте язык поглубже в жопу и делайте, что велено. Ферштеен, дурики?

Раздевались неторопливо. Во-первых, в помещении было сыро и свежо, и задолго до полного оголения у Коренева зуб на зуб не попадал, а во-вторых, ему не нравилось чувство абсолютной незащищенности. Он ощущал себя младенцем с нежной кожей, которому можно причинить боль простым прикосновением.

Коллеги по несчастью раздевались еще неспешнее Коренева. По одинаковому телосложению было ясно, что они действительно близнецы.

– Живее, сонные мухи! Возитесь, будто в говне! – прокричал охранник. – У меня суп стынет. Вы же не хотите, чтобы я ел холодную блевотину?

Он орал и брызгал слюной Кореневу в ухо. Коренев вздрогнул, когда воняющие гнильем и разложением брызги попали на щеку. Вытерся и мысленно повторил «Это происходит не мной, мне снится, я открою глаза, и кошмар закончится». Увы, ничего не заканчивалось.

После крика дело пошло бойчее, и вскоре все трое топтались босыми ногами на холодном кафельном полу. Вещи сложили на единственную в помещении скамейку.

Надзиратель приоткрыл дверь и крикнул в коридор:

– Курочки готовы, заводи патефон.

И действительно, вдалеке щелкнуло, захрипело, затрещало, засвистело и превратилось в хриплое танго, залихватски исполняемое на аккордеоне неизвестным виртуозом. После затяжного вступления сквозь ламповый треск прорезался мягкий женский голос, поющий о береге моря. Надзиратель улыбнулся пухлыми губами, распахнул дверь и провозгласил:

– Прошу, господа, на выход без вещей!

Коренев потоптался в нерешительности, но делать было нечего, и вышел первым, интуитивно прикрывая причинное место. Ему завели руки за спину и надели наручники, врезавшиеся до кости в запястье.

– А вам отдельное приглашение? – прикрикнул надзиратель и выволок за волосы одного из братьев, продолжавших стоять недвижимо.

Тот заупирался и завизжал, срывая голос:

– Нет, не пойти, не пойти, не пойти! Отпустить! Не хотеть!

Он стонал, выл, словно маленький ребенок, бросался на пол и наотрез отказывался идти. Надзиратель пнул его под ребра ботинком:

– Поднимись с пола, говно, пока я тебе дубинку не засунул!