Фабрика #17

– И давно вы здесь работаете?

– Недавно. Как с фабрики уволился.

Коренев хотел задать заветный вопрос о фабрике, но сообразил, что ответа не получит. Остаток тарелки доедал в полном молчании, уставившись на руки мужчины, терзавшего полотенцем стаканы. На мгновение рукав мужчины задрался и обнажил часть предплечья. На запястье официанта-мясника показался шрам, обычно остающийся после неудачной попытки самоубийства.

Мужчина заметил внимание к его запястьям и накрыл руку полотенцем.

Коренев допил приторно-сладкую газировку и сбежал. У входа в гостиницу оглянулся. Вывеска над кафе сменилась надписью «Пельменная» и выглядела так, будто ее нарисовали за полминуты.

Коренев ворвался в гостиницу, вбежал на свой этаж и закрылся в номере. Он просидел одетым до самого вечера и только затем решил раздеться и заснуть с надеждой, что завтрашний день расставит все по местам и ему откроется, зачем он здесь.

Он вдруг понял, что же напоминает ему город.

Макет.

Но не тот, который он любил изучать в детстве, а безжизненный, скучный, собранный к сроку, сделанный без души и фантазии. Так и представилось, как неизвестный умелец машет рукой «и так сойдет, а прочее исправим по месту».

#15.

В понедельник проснулся до будильника и разглядывал в окне рассвет, пробивавшийся через липкий туман.

Мысль позавтракать в буфете сразу отбросил. Накинул куртку и побежал в знакомое кафе-пельменную. График работы, нацарапанный детскими каракулями на запертой двери, сообщал, что у заведения выходной. Пришлось затянуть пояс и понадеяться на фабричную столовую.

Вернулся в номер, схватил портфель с вещами – диктофоном, ручками, бумагой и маленьким фотоаппаратом – и уселся на единственном стуле в ожидании Владимира Анатольевича. Рукопись решил взять с собой – она заключала в себе два года труда, и не хотелось оставлять ее в гостинице.

В девять приехал Владимир Анатольевич на красной «копейке».

– Садитесь, опаздываем, а сделать нужно многое, – подгонял Владимир Анатольевич и даже не дал затянуть шнурок на правом ботинке. – Потом завяжете. Бюро пропусков закроется, и целый день пойдет насмарку. Каждая минута на счету, мероприятия на три месяца расписаны, так сказать.

Когда отъехали с пустой гостиничной стоянки и нырнули в туман, Владимир Анатольевич полюбопытствовал, как прошел вчерашний день. Он уверенно вел «копейку» при полном отсутствии видимости. Непроглядность окружающей белой стены его не смущала.

– Посетил музей и кинотеатр, – сказал Коренев. – Скучно у вас, а я люблю огни и шум больших городов.

– Бывает. Признаюсь, я и сам нездешний, – отозвался Владимир Анатольевич. – Человек – скотина, могущая приспособиться ко всему. Не переживайте, тоже привыкнете, так сказать.

Коренев представил жизнь в безжизненном городке-макете, скрытом в хроническом тумане, и ему не понравилось представленное.

Владимир Анатольевич проявлял несвойственную ему раскованность и портфель из рук не вырывал, как при первой встрече. Он излучал уверенность, а в речи прорывались начальственные интонации.