Живые и взрослые

22
18
20
22
24
26
28
30
2

Вадик никогда не любил Новый год. Вроде бы полагалось радоваться – елка, гирлянды, серебряная звезда на верхушке, – а никакой особой радости не было. Подарки ему всегда доставались скучные, да он и наперед знал, что подарят: новые ботинки, сумку для школы или, хуже того, книжку. Может, другим детям дарили какие-нибудь красивые мертвые вещи – вот они и радовались. А Вадику ни от предков, ни от Димки ничего хорошего не перепадало. Разве что разрешали лечь на пару часов позже, посидев вместе с ними за накрытым столом и посмотрев «Серебристый огонек» по телевизору. Им-то хорошо – они хотя бы выпивали, а Вадику полфужера шаманского нальют – и довольно.

В этом году, правда, Димка уговорил предков уйти отмечать к приятелям, а к себе зазвал друганов. Пришли взрослые парни, все с ног до головы в мертвом – шузы, джинса, блейзеры; девчонки тоже пришли, три подружки – блондинка, брюнетка и рыжая. Одеты сногсшибательно, как на картинке из мертвого журнала. Особенно рыжая: в мини-юбке, туфлях на платформе и кофточке, чуть приспущенной с левого плеча. Вадик так полвечера и просидел, тараща глаза – то на длиннющие ноги, то на голое плечо. Все гадал, есть на ней лифчик или нет. Вроде должен быть – но где же бретелька?

Димка с друзьями слушали мертвую музыку, танцевали – сначала каждый сам по себе, а потом парами, в обнимку. Вадик тоже подрыгался немного, партнерши ему, конечно, не досталось, и он налил себе потихоньку водки, выпил и пристроился в уголок, смотреть, как Димка щупает свою черненькую. Так бы и сидел до утра, но когда дошло до поцелуев, Димка его заметил и, оторвав руку от девчонкиной попы, махнул брату – вали, мол, отсюда, чё расселся, не в кино!

Вадик пошел было в свою комнату, но, судя по звукам, там кто-то уже был. Вслушиваясь в хихиканье, Вадик попытался угадать: рыженькая или блондинка. Подумал даже заглянуть – ой, извините, я, мол, и не знал, что вы тут, – но представил, как ему наутро влетит от Димки, и пошел к родительской спальне. Из-за дверей доносились вздохи и скрипы, так что Вадик поплелся назад на кухню, но, увидев через полупрозрачную дверь слившиеся воедино силуэты брата и его подружки, решил даже не пробовать.

Сволочь он все-таки, Димка. Говорил: классно затусуем, шикарно оттянемся – а нужно было всего-то, чтобы предки ушли и комната была лишняя, девчонок тискать. Оттянулись, нечего сказать.

Было, наверное, уже часа два, если не три. От выпитой водки хотелось спать, но не в ванной же ложиться? Вдруг кому-то приспичит отлить или проблеваться? Была, конечно, еще Димкина комната… но Димка строго запрещал даже заходить туда. Что будет, если он найдет Вадика в своей постели, не хотелось думать.

Ругаясь под нос, Вадик зашел в ванную, плеснул в лицо холодной водой. Сон немного отступил. Может, на улицу? По телику сказали – минус пятнадцать и без ветра. В самый раз, чтобы и не замерзнуть, и проснуться.

Вадик влез в зимние ботинки, натянул куртку и проверил, на месте ли ключи от квартиры. Сначала хотел, уходя, хлопнуть дверью, но потом решил, что Димка еще припомнит утром, и аккуратно прикрыл ее за собой.

На улице куда холодней, чем Вадик думал. Черт, надо было взять перчатки, а так приходится прыгать с ноги на ногу, засунув замерзшие ладони в карманы. Зато сон как рукой сняло. Сработало!

Ночью на улице даже прикольно: а чё, пустынно, прохожие редки, и те пьяные, фонари знай себе светят, и луна – как самый главный фонарь. Вадик усмехается. Вот она, оказывается, свобода: никто не знает, где ты, никто не знает, что с тобой. Никому нет до тебя дела. Хошь – иди гуляй в центр: говорят, в новогоднюю ночь на главной площади веселье до утра. Хошь – стряхни со скамейки снег, ляг и гляди в черное небо.

Луна сегодня такая круглая – хоть звезду вписывай. А звезды… никогда Вадик не рассматривал звезды так внимательно. Интересно, в Заграничье такие же? Вот уж не задумывался раньше. И в школе ничего об этом не говорили – ну, или говорили, а он не слушал. Больно надо было слушать, чё в школе говорят! Ну, рыжий вернется, Вадик спросит у него: небось, внимательный, заметит, чё там со звездами в Заграничье. А может, и так знает – из книжек или рассказал кто.

Вадику самому смешно, что он скучает по Гошкиным друзьям. По самому Гошке – понятно, Гошка – друг, они такое вместе провернули, что ого-го! – но эти трое? Вот бы никогда не подумал. Ладно еще – рыжий очкарик или, тем более, Марина, она красивая девчонка, Вадику такие нравятся – высокие, стройные, решительные, – но сейчас он бы и Нику был рад видеть. Нику-Кику.

Все лучше, чем одному лежать на скамейке, глядя на луну в черной высоте.

Хотя, если подумать, ничем они не лучше Димки. Димке нужна была лишняя комната, а этим – тонератор и секретное место для Перехода. Ведь даже с собой не позвали, хотя он тоже Гошкин друг. Ну конечно, Вадик же в «пятнашке» учился, а все пятнашки дураки – эти умники, небось, так считают.

Вадик закрывает глаза и лениво думает: интересно, сколько сейчас времени? – но это слабая мысль, ленивая, сонная, теплая… да-да, теплая, теплая как снег… снег ведь согревает, правда? Еще немножко – и укроет сугробом, как теплым одеялом, а потом уже и утро, и можно идти домой… И Вадик совсем уже засыпает – и во сне видит Лёву, Марину и Нику. Они возвращаются, и Гошка вместе с ними, возвращаются все четверо. Вадик говорит им: привет! – и тут кто-то трясет его за плечо, и громкий голос приказывает:

– Проснись! Проснись!

Он открывает глаза. Перед ним стоит незнакомый мужчина в черно-красной полосатой куртке, на голове – странная шляпа. Не шапка, как у всех зимой, а шляпа, как у гангстеров в старых мертвых фильмах. Широкие поля, сверху целый сугроб, а под ними – такая тень, что лица не разглядеть.

– Проснись, пацан! – говорит мужчина. – Замерзнешь!

– Да не, – говорит Вадик, – мне нормально, вы чё?

– Ты пьяный, что ли? – удивляется мужчина. – Не, пацан, так нельзя! Иди домой лучше. Где дом – помнишь?