Сундук отрывается от пола, Ника слышит шумное дыхание Аннабель, видит набухшие жилы на шее Гоши.
Шаг за шагом они двигаются к спасительной кладовке.
– Еще немного, – хрипит Марина, – мы почти дошли.
И в этот момент медленно, словно в кошмаре, распахивается боковая дверь, и Ника видит, как сочащийся гноем обрубок хватает Гошу за плечо, а следом уже тянется клоака рта, кровоточащие десны, желтые зубы…
Кожаная ручка вырывается из сведенных пальцев, Ника кричит, не в силах пошевелиться – и в этот момент кто-то отталкивает ее, она падает на сундук и едва успевает заметить черную с серебром спину, метнувшуюся наперерез зомби, а потом – выкрик
Ника видит, как Гоша разворачивается и бьет ромерос ногой в грудь – тем же ударом, что когда-то Вадика. Уродливая фигура вываливается обратно в дверной проем. Аннабель в замешательстве смотрит на дымящийся серебряный нож, словно раздумывая, что с ним делать, потом сует в карман куртки.
– Что стоите? – кричит Марина. – Раз-два-три – взяли!
– Они его точно не сдвинут? – с опаской спрашивает Ника.
В кладовке темно и тесно. Совсем рядом – шумное дыхание кого-то из ребят. Чьи-то пальцы касаются Марининой руки – и она узнает Майка.
– Не сдвинут, – говорит она, – ты же видела, какой он тяжелый.
– Все равно, – говорит Аннабель, – мы должны быть готовы к атаке. У кого-нибудь есть оружие?
Все молчат.
– Мы можем заточить ножки от стульев, – предлагает Гоша, – и стараться бить в голову.
– Можно и не затачивать, – говорит Марина, – просто – бить!
Пальцы Майка сжимают ее кисть, и она думает: «Да, я молодец. Быстро взяла себя в руки. Теперь главное – не расслабляться. Даже если они смогут опрокинуть сундук, одну дверь всегда можно оборонять».
Вот только вопрос – как долго?
В темноте слышно, как Гоша с Левой обламывают ножки от стульев и передают их Аннабель.
– Нет, – говорит она, – серебряным ножом их не заточишь. Марина права: будем просто бить.
И тут Марина слышит над самым ухом шепот Майка:
– Я все время думал о тебе, все эти годы. Ждал, пока ты позовешь. Я так счастлив, что мы снова вместе! Я еще тогда хотел тебе сказать – ты самая лучшая на свете.