А Дана, пользуясь тем, что все заняты собакой, подняла со скамейки забытую шляпку Щукиной и легким движением запустила ее в небо над обрывом. С замиранием сердца Лара следила, как та вращается в воздухе, теряя свои страусовые перья.
– Madame Щукина будет недовольна… – покачала головою Лара. – Так нельзя.
– Можно, если никто не видит.
Глаза Даны были теперь столь черны и безжалостны, что Ларе сделалось не по себе. Стараясь ни на кого больше не смотреть, она поднялась и поспешила уйти в дом. Неизбежная ругань мамы-Юли теперь уж, кажется, совсем ее не пугала.
А зря.
* * *
Всю свою жизнь Юлия Николаевна Ласточкина просыпалась раньше всех в пансионате, порой опережая и петухов. Лишь последние год-полтора начала изменять своему принципу, позволяя будить себя кому-то из горничных.
– Мне, Ларочка, ничего в жизни легко не давалось – всю жизнь я с кем-то да воевала за место потеплей, – рассказывала маменька когда-то давно. – Сперва лучшей горничной стать – а штат-то в те года Алексей Иваныч держал аж из семи девиц. Ну, куда столько, скажи на милость, ежели и двое управиться могут? Вот… а как стала лучшей, тут уж сам бог велел за место старшей бороться. Ей на два рубля больше платили, а работа та же! Со старшей я, конечно, долго воевала… – хмыкнула она, вспоминая, – бой-баба была, никому спуску не давала. Пакостничала ей, конечно, чего уж греха таить. А как иначе? Ну, да совесть моя чиста: она в итоге замуж за купца какого-то выскочила да и уехала с ним в Царицын. А уж экономку-то сместить труда особливого не составило: я и так, почитай, всю ее работу делала – и сообразительней была, и попроворней. Да и помоложе. Потом уж Алексей Иваныч, царствие ему небесное, всему меня научил, как дела большие вести: с какими людьми знакомство держать, кому на лапу давать, чтоб проверками не мордовали, да и прочую бухгалтерию соблюдать. А вставала я всегда первой в пансионате – чтоб наперед всех все знать. И никому ж я никогда не доверяла… Никому! Даже Алексею Ивановичу не до конца верила. Мужчинам, Ларочка, вовсе верить нельзя. Хоть Алексей Иванович и не чета многим был. – Она вздохнула горько и сказала, под конец: – Тебе только и могу верить, девочка моя. И научу тебя тоже всему – ты, главное, меня слушайся, не перечь.
Это были нечастые минуты нежности, когда маменька жестом поманила Лару к себе, поцеловала в лоб, а потом прижала к своей груди:
– Одна ты у меня, девочка, и никого нам больше не надо.
Но сегодня нежностей ждать не стоило…
Мама-Юля завтракала. Не ответив на Ларино приветствие, кивком головы велела сесть к столу. Сама налила ей чаю крепкого, добавила с полкружки жирных сливок и бросила туда же два куска рафинаду. Придвинула блюдо с булками.
– Маслом мажь, – велела настрого, – да пожирнее. Тощая, как черт знает что, одни кости!
Лара не любила масло. И чай сладкий не любила – но не спорить же из-за такой ерунды? Она послушно принялась мазать булку.
– Мне Галка поутру рассказала, что вчерась Константин Алексеич к нам заявился.
Лара, разволновавшись, подавилась куском бутерброда и долго не могла прокашляться. Матушка взирала на нее спокойно и внимательно.
– И в книгу учетную вписывать-то его не стала… – продолжила она, когда Лара уняла кашель. – Думала, голуба моя, я без книг не узнаю, что ль, правды? Коль взялась уж мать обманывать, так хоть делала б это проворнее. Горе мое… ни украсть, ни покараулить.
– Что вы, матушка, вовсе не собиралась я вас обманывать! Забыла вписать – вот и все…
– Забыла… – передразнила мама-Юля. – О чем тебе помнить-то еще, живешь – ни горя, ни хлопот не знаешь. Комнаты для гостей Галка готовила, об обеде с ужином тоже она распоряжалась – а ты, видать, весь день наряды свои перебирала, чтобы и вечером с господами побездельничать?! Тебе сколько раз говорено было, что б к господам близко не подходила! «Здрасти», «до свидания», да «чего изволите» – вот и весь твой разговор с господами-то должен быть!
– Я поняла, матушка, не гневайтесь.
ebooksa