Сердце ворона

22
18
20
22
24
26
28
30

Актриса Щукина никогда не отличалась обязательностью и четким распорядком дня. Не было ни одной встречи, на которую она опоздала бы меньше, чем на час, а срыв спектаклей для нее совершенно обычное дело. Пожалуй, она имела на то права – ведущая актриса и звезда Екатеринодарского театра. Тем более что театр, выстроенный совсем недавно, существовал, по большей части, на деньги последнего из ее любовников – покойного ныне сына промышленника Стаховского.

Здесь, в пансионате, поймать Щукину для разговора было делом совершенно невозможным: одной Ларе то и дело везло встретить ее на своем пути. Но никак не Рахманову.

Он не мог понять, прячется ли Щукина нарочно, или просто каждую минуту своей жизни она проводит так, как велит ей ее рыжая безрассудная головушка? Ответа не было…

Однако у madame Щукиной имелась слабость: что бы ни случилось, – генеральная ли репетиция, наводнение или пожар – каждый день ровно в два пополудни ее компаньонка вносила обед, и Щукина усаживалась его вкушать.

О, в этом деле она была серьезна и обстоятельна – вкушала не менее часа. Благо, пищеварением обладала отменным, и на фигуре то никак не сказывалось. А ведь Щукиной недавно исполнилось ни много ни мало тридцать семь лет. Правда, цифры этой не знала ни одна живая душа, да и сама актриса ее почти уже забыла… Хотя, надо отдать должное, на свой возраст она совершенно точно не выглядела.

За аппетиты Рахманов актрису не винил: детство у Щукиной было голодным и вовсе не радужным. А звали звезду театра вообще-то Аринкой – звучный псевдоним «Ираида» она выбрала себе сама и бесконечно им гордилась.

Шел четвертый час, а значит, Щукина как раз должна успеть насытиться и пребывать теперь в благостном расположении духа. Рахманов на это рассчитывал, по крайней мере.

Madame он нашел на пляже – сытая, всем довольная, она лежала на шезлонге в летнем шифоновом платье с открытыми плечами и, прикрыв веки, смотрела куда-то за горизонт.

Верная Анна Григорьевна, то ли горничная ее, то ли гримерша, то ли компаньонка, сидела подле и монотонно читала что-то вслух.

Как ни странно, Щукина окликнула его первой:

– Дмитрий Михайлович! – крикнула она еще издали, а Рахманов подивился, что она запомнила его имя. – Голубчик, не видали ли вы по дороге моей шляпки?

– Весьма сожалею, madame, но нет…

Рахманов знал, что шляпка нынче покоится в водах Черного моря, но все равно предложил:

– Ежели хотите, то я поищу.

Он как всегда неловко улыбался и отводил глаза в сторону. Это оказалось непросто: Щукина была женщиной красивой и необычайно яркой. Одни волосы, пышным рыжим факелом украшавшие ее головку, чего стоят. А нынче, в смелом платье, раскрасневшаяся от солнца и без ее дурацких шляпок с перьями, Щукина казалась еще интересней.

Компаньонка – ее полная противоположность. Блеклая выцветшая блондинка, невысокая и слишком худая. Она совершенно терялась на фоне яркой госпожи. Анна Григорьевна была ровесницей Щукиной, но глухое серое платье, надетое даже сюда, на пляж, порядком добавляло ей возраста. Впрочем, если внимательно вглядеться в ее лицо со спокойными умными глазами, можно было увидеть черты настоящей благородной и еще не увядшей красоты. Рахманов знал, что господин Ордынцев, папенька Даны, увлекся этой женщиной не на шутку. И, пожалуй, понимал почему.

Что-то даже подтолкнуло его первым делом поклониться именно компаньонке. Та, уже прекратив читать, радушно улыбнулась в ответ и тоже качнула головкой.

Ираида не заметила или сделала вид, что не заметила.

– Не надо искать. Ветер, должно быть, унес… – вздохнула она о шляпке. – Посидите лучше со мною. А ты, Аннушка, поди прогуляйся. Надоело мне твое чтение.

Когда компаньонка ушла (кажется, даже с радостью), Рахманов не стал занимать ее шезлонг, а остался стоять в подобострастном поклоне перед Щукиной. Но о чтении полюбопытствовал.