Он снова мычит от боли и все-таки хочет разглядеть лицо…
– Нет еще. Живучий, – скрипит в ответ старуха, чья фигура тоже размыта. Тем, что он до сих пор не помер, она недовольна. И выносит вердикт: – К утру все едино дух испустит.
«Ну и пусть. Ну и слава богу», – смиряется он тогда.
И сознание уж гаснет, и боль притупляется, уходит, даря долгожданный покой… Все перечеркивает острый травяной запах, что врывается через ноздри и снова выталкивает в океан, полный боли.
На лоб ложится теплая женская рука – и отчего-то боль чуточку отступает. Даже кажется на миг, что есть силы распахнуть глаза и увидеть ту женщину… до чего же хочется ее увидеть.
Голос шепчет над самым его лбом – не молитву шепчет, заклятие. Слов не разобрать, но страх, что вместо крови разливается по венам, сомнений не оставляет – женщина взывает не к Богу.
Вдруг где-то хлопает дверь, и тишину взрывает голос старухи:
– Ты что творишь, окаянная!
Шепот прерывается – недолгая борьба. Но молодая грубо отталкивает старуху:
– Оставь, Акулина, я уж решила все, – молвит спокойно и осмысленно.
А после идет к изголовью и отворят окно, впуская вместе со свежим воздухом все звуки деревенской улицы.
– Ежели ты примешь его, то приходи… – шепчет она в окно.
Снова ложится теплая ладонь на лоб, вновь возвращается страшный шепот.
– Дура ты, дура! – шипит из угла старуха. – Почто нежить плодишь?!
Молодая не отвечает. Или он просто не слышит ответа, потому как сознание снова начинает гаснуть.
Последнее, что доносится – это хлопот птичьих крыльев рядом с головою. И он летит во тьму…
* * *
– …Вы простите, Дмитрий Михайлович, мне правда надо идти, – горячо шептала Лара где-то на границе сна и яви. – Я должна, господин Харди ждет внизу. Вы не ругайте его, он хороший. Он мне поможет. А вы поправляйтесь. Поправляйтесь скорее и отыщите меня.
И там же, на границе сна и яви, он почувствовал на своем лице ее губы, показавшиеся ему воспаленно-горячими. Только она поцеловала его не в лоб, как целуют больных или покойников. Отчего-то влажный след Лариных губ остался на щеке.
А потом Рахманов открыл глаза. Он не понимал, сколько времени прошло – миг, сутки? Лары не было, но щека все еще горела ее поцелуем.