Сердце ворона

22
18
20
22
24
26
28
30

– А я не обгорю на солнце? Сегодня ни облачка.

– Обгорите, – хмыкнула Лара. – Искусство требует жертв.

Джейкоб не ответил и, кажется, готов был стоически все перенести – но Лара, конечно, сжалилась. Хоть и было это хуже для постановки света и композиции, она аккуратно взяла его за плечи и отвела левее, в тень, которую давал лодочный сарай.

Поставив свою модель как надо, Лара за подбородок чуть отвернула лицо Джейкоба от солнца, чтобы светотени четче легли на грубые, но такие мужественные черты. Получилось неплохо. Особенно Ларе нравилось, как вспыхивают золотые искры в лазурно-синих глазах – вот бы вышло показать это на холсте!

– Чему вы улыбаетесь?

– Да так… у вас доброе сердце, Лариса. И очень нежные руки.

– Скажете тоже… руки как руки. Не крутитесь.

Она, осмелев, даже чуть взъерошила светлые волосы Джейкоба, неожиданно мягкие, как пух. Небрежная, будто бы ветром растрепанная прическа, очень ему шла. Взяв руку Джейкоба, Лара чуть задержала ее в своей и изящно устроила на набалдашник трости. Поправила отворот рукава и скользнула вверх, смахивая с его плеч несуществующие пылинки.

– Прекратите улыбаться! – велела строго. – Вы сами просили настоящий серьезный портрет – вы видели когда-нибудь, чтобы модели на картинах Маковского или Репина улыбались, как проказливые мальчишки?

– Все-все, ей-богу, Лариса, больше ну буду!

Обещание он выполнил – хотя и отсутствие улыбки не сделало лицо Джейкоба более серьезным.

Лара любила это свое увлечение. Лучшего отдыха, чем простоять весь день, до боли в спине, у мольберта, она не знала. И, по правде сказать, ей было не так уж важно, что именно рисовать, главное – создать на холсте свою, новую действительность. Похожую на окружающий мир – но все-таки другую. Насквозь пропитанную частичкой Лариной души. И Джейкоб вскоре уж превратился просто в безымянную неодушевленную модель, как дерево или камень. В золотисто-огненное пятно на лазурном фоне моря. Сумасшедшее сочетание цветов! Но дело шло, и Ларе уж не терпелось придать разлившимся пятнам форму да поглядеть, что из этого получится.

Если она работала маслом, то – как учил синьор Марроне – кистью пользовалась совсем чуть-чуть, для прорисовки мелких деталей разве что. А больше – собственной рукою, тряпицей или мастихином. И так, и эдак перемещая по холстине золотое пятно, добавляя то блики света, то темную дымку, пока разлившаяся краска неведомым ей образом не стала напоминать грубоватое лицо Джейкоба.

Спустя час или полтора, Лара почувствовала, что начинает уставать. Впервые заметила неприятную тишь, что зависла над побережьем: молчало море, Джейкоб примолк, наверное, боясь помешать, и даже чайки куда-то подевались, не торопясь вылавливать из стоялой воды мелкую рыбешку. Только над смотровой площадкой все громче и громче расходились вороны. Ларе от их мерзкого карканья становилось тревожней, а мысли вскоре обратились почему-то к Дмитрию.

– Джейкоб, могу я задать вам вопрос?

– Все что угодно, Лариса! – мигом воодушевился он.

– Только пообещайте сказать правду.

– Разве я лгал вам когда-то? – Джейкоб снова начал улыбаться.

«Точнее было б сказать: попадался ли я когда-то на вранье! – мысленно поправила его Лара. И сама себе ответила: – Нет, хитрец, не попадался. Да и то, что он лгал, известно лишь со слов Дмитрия. Знать бы, кто из них больший лжец…»

Но вопрос она все-таки задала: