Заступа

— П-п-п… — он задумался, силясь вспомнить нужное слово. — П-помогите…

— Только не подходи, помощь близка, — Рух сделал успокоительный жест. — Звать тебя как?

— Э-э, мум… — страховидло задумалось. — Э-э, п-п… П-памяти нет, отшибло…

— Пить надо меньше, — посоветовал Рух. — Давай вспоминай. Имя, коим при крещении нарекли. Ну или при обрезании, хер тебя разбери.

— П-п…

— Да понял, что пы.

На лице мужика проявилась улыбка, похожая на пнутую в бочину сгнившую тыкву. Он шумно замотал головой.

— П-пантелей я. П-помогите…

— Ну вот, а то заладил, не знаю, не помню. А сам ишь, башковитый какой. Ты откуда?

— П-п-пу…

— Не помнишь?

Пантелей обрадованно закивал.

— Здесь чего забыл? Гуляешь?

— П-п-пр…

— Ясненько, — Рух подошел ближе. От запаха слезились глаза. Федя держался молодцом и о побеге больше не помышлял. А может сознание с открытыми глазами потерял. Страх дело единоличное: кто портки дерьмом ляпает, кто обмирает, кто дурнем орет. Федя вон, похоже, все стадии испытал. — Ты, Пантелеюшка, замри, я гляну чего у тебя на уме.

— У-ур, — Пантелей послушно подставил башку.

Бучила осторожно вытянул руку, готовый отпрыгнуть и сигануть в кусты при малейшей опасности. Досталось мужику здорово: тело исполосовано, в прорехи остатков одежды виднелись кровоподтеки и засохшие струпья, на лице ссадины и порезы, кожа на темени сорвана, чуть ниже набухла шишка размером с кулак. Когда так изгвоздают, не только памяти лишишься… Ладонь коснулась лба, Пантелей задрожал осинным листом.

— Тихо, ти-хо, — Рух закрыл глаза. Вот она, одна из немногих приятных сторон упыриной жизни — при удаче можно воспоминанья прочесть. Умение бесполезное, но иногда пригождается. Пальцы покалывали мелкие иглы, по предплечью побежал холодок, чужие воспоминания пришли яркой вспышкой: запах свежего хлеба и парного молока, домашний, умиротворяющий, грызущий мертвую душу. Баба в платке камнем кидается на грудь, Рух почувствовал жар молодого, упругого тела. Рядом вились ребятишки — мальчик и девочка. Похоже на прощание. Женщина всхлипывает, что-то сбивчиво говорит, но слов не слыхать. Вспышка, темнота.

Рух отшатнулся, руку свело до плеча. Понятней не стало: ни кто этот Пантелей, ни откуда, ни какого хрена сюда угодил.

— Так, Пантелей, поступаешь в мою банду, — Бучила многозначительно воздел палец к небу. — Слушаешь атамана, дурацких вопросов не задаешь, имеешь долю добычи: золотишко, рухлядь и всяческих баб. Ясно?