Круг Состязаний

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну да, как же, — хмыкнул Сареф, — сам-то помнишь, как учил меня быть с контрабандистами пожёстче?

— Да… я понимаю, хозяин, это звучит странно. Но в таких вопросах, как сила, проверка на прочность… я почему-то разбираюсь хорошо. Как будто по праву памяти своего происхождения. А вот вопросы преданности, доверия, предательства… я хочу понимать, хозяин, почему одних вы готовы простить и дать шанс, а других — жестоко наказываете?

Сареф задумался. Он не ожидал от Хима такого глубокого и, что не менее важно, храброго вопроса. Ведь Сареф вполне мог решить, что, действительно, Хим прав, и абсолютно никакое предательство не заслуживает прощения. Но… в случае с Химом всё было несколько иначе.

— Я думаю, — медленно начал Сареф, — всё дело в некоторых обстоятельствах. Вот, например, есть господин и его слуга, которого он постоянно бьёт, ругает и наказывает. И я не смогу осудить этого слугу, если он однажды предаст своего хозяина и сбежит от него. А вот если этот слуга был всегда сыт, одет, накормлен, получал за свой труд деньги — и при этом однажды всё равно предал своего хозяина, то это будет совсем другая ситуация.

Так, получается, и здесь. Эти двое тёрлись рядом с Роггвиром и имели с этого все возможные выгоды. Но при этом всё равно за глаза считали его куском говна и ушли от него, едва он усомнился в их дружбе. Ты же… ну вот, скажи, была у тебя возможность отказаться от этого задания? Я почти уверен, что нет. Тебя бросили на произвол судьбы, решив при этом, что даже если ты не справишься со своей задачей и погибнешь — то это будет приемлемо, и никого твоя смерть не огорчит. Чем это отличается от ситуации, в которой господин постоянно ругает, бьёт и наказывает своего слугу? Мало чем. Поэтому я и дал тебе шанс, Хим.

— Вот как… значит, желать себе хорошей жизни — это правильно, и не надо считать за себя это плохим, так?

— Именно, — снисходительно кивнул Сареф, — но помни, кто помог тебе начать эту хорошую жизнь, Хим. И знай, что если ты будешь так же мне во всём помогать и быть мне верным — то будешь самым сильным и гордым демоном во всей Системе, и однажды я найду способ дать тебе настоящее тело, чтобы ты вернулся к клан Зинтерра, возглавил его и спросил со шкуры каждого, кто когда-то тебя бросил.

— Правда, хозяин? — ошеломлённо спросил Хим, — вы найдёте способ так сделать?

— Непременно, — кивнул Сареф, — но если ты когда-нибудь вздумаешь меня предать — то я запру твою сущность на грани жизни и смерти, чтобы те чувства, которые ты испытываешь со мной при Тёмном Обнулении, ты испытывал вечность. И это я тоже найду, как сделать. Понятно?

— Да, да, да, хозяин, — Сареф мог бы поклясться, что Хим сейчас в его подсознании стоит навытяжку, отдавая честь маленькой лапкой, — спасибо, что рассказали мне всё это, хозяин. Обещаю, я вас не подведу!

— Вот и хорошо, — улыбнулся Сареф. Откинувшись в кресле, он хотел всё-таки посмотреть улучшения своих способностей. Теперь, когда у него было целых 4 Пункта Развития, возможно, что в какое-то умение ему и захочется вложиться. Но едва он открыл Системное окно, как в дверь его комнаты раздался стук…

* * *

Сареф, в принципе, догадывался, кто это. Его дядя никогда не утруждал себя стуком, входя в комнату Сарефа. И этим, кстати, постоянно подчёркивая, что он здесь хозяин и он здесь главный, и ничего личного и никаких границ здесь у Сарефа нет и не будет. И именно поэтому он бы не доверял дяде, даже если бы во всём остальном он звучал бы идеально и убедительно. Потому что именно вот эти мелочи и раскрывают любого человека с головой. И Сареф был горд тем, что он уже был достаточно умён, чтобы подмечать такие вещи.

Прочие же члены клана не изъявляли совершенно никакого желания с ним общаться — совершенно взаимно с его стороны. Кроме Аолы, конечно, но от неё Сареф держался подальше сознательно, потому что знал: в непосредственной близости от Адейро им общаться небезопасно. Одно время у него была мысль передавать ей записки через Жанин, но он от этой мысли быстро отказался. Во-первых, ему не хотелось подставлять саму Жанин: слова словами, разговоры разговорами, а записка — это уже вещественное доказательство, с которым её могли поймать. Во-вторых, он не хотел давать ей такой рычаг давления и на себя, и на Аолу, ведь все записки она неизбежно будет читать. В этом плане Сареф не обманывался: купленная верность Жанин была зыбка и ненадёжна, чтобы настолько ей доверять.

— Войдите, — тем не менее, сказал он, поднимаясь с кровати.

Гостьей, разумеется, оказалась Джинора. Свой аккуратный доспех она заменила на вполне приятно идущее к её тёмным волосам светло-жёлтое платье.

— Не против немного поболтать перед сном? — поинтересовалась она, по правилам вежливости оставаясь у порога и не закрывая дверь до конца.

— Да можно, — не стал спорить Сареф. У него уже было насчёт Джиноры несколько мыслей… разной степени приятности, и если уж она сама так любезно идёт к нему в руки — грех отказываться от такого шанса.

Девушка, приняв приглашение, прошла к единственному в комнате креслу и села в него. Сареф же откинулся обратно в постель.

— Ну, я весь внимание, — мягко сказал он, ненавязчиво намекая, что раз уж Джинора пришла к нему сама — то ей и вести разговор.

— По правде говоря… я хотела бы узнать о твоём оружии, — несколько неловко начала девушка, — в первый раз вижу арбалет, который стреляет настоящими молниями.