До этого дня у него получалось перепрыгнуть только пять ступеней, шестая никак не хотела покоряться, то соскальзывала одна нога, то обе, то носки запинались о край и тогда Антон падал и больно бился не только коленями, но и руками о решетку перилл. Теперь же, шестая ступень не только покорилась, но и осталось место между пятками и краем. Там бы легко поместился стакан. Почему-то Антону на ум пришел именно стакан. Наполненный до краев отстоянной на солнце водой. Он легонько отодвинул пятку, опрокидывая вымышленный стакан, представляя, как он звонко раскалывается, а вода расплескивается и темнеет, словно кровь.
Антон становился сильней и выше. Росли ноги, росли ступни. Он чувствовал, как упирались большие пальцы в носки башмаков. Еще немного и нужно будет менять обувь, иначе пальцы проткнут тонкую, старую материю башмаков, доставшихся по наследству от Насти. И тогда тетя Таня не сможет их продать в какую-нибудь малообеспеченную семью, у которой финансовые дела обстояли еще хуже, чем у них.
Он уже стоял на площадке у входной двери и боролся с искушением постучать, дождаться пока Настя откроет дверь и оттолкнуть, так, чтобы ударилась затылком о стену, как на ум пришли вопросы: «если я подрос, значит шаг стал шире? Значит нужно перемерять все расстояния?» От этих внезапных мыслей, а может от нехватки воздуха, тяжелого дыхания и ускоренного сердцебиения, закружилась голова. Он согнулся, уперся руками в колени, вдыхал носом и сдержанно выдыхал через рот. Значит всё же Сашка прав и нужно считать расстояние не в шагах, а в метрах.
Антон подгибал пальцы на ногах, но они все равно врезались в носки башмаков и вздымались, словно бугры перекопанной земли. Тетя Таня разозлится, узнав, что нога Антона выросла и не помещается в обувь, будет кричать и злобно махать руками. А когда волна ярости спадет, достанет старую обувку Насти и бросит под ноги Антону. И дай бог, чтобы это были кеды или кроссовки, а не туфли на каблуках. Хотя какое это теперь имело значение, ведь он сбежит и больше никогда не увидит тетю Таню.
Он еще раз шумно выдохнул и постучал.
Настя открыла дверь почти сразу, после первого же стука, чем удивила Антона. Он привык к долгим ожиданиям и не надеялся попасть в квартиру раньше, чем досчитает хотя бы до восьми. Именно столько секунд уходит на то, чтобы поднять задницу с дивана, сунуть ноги в протертые тапки и подойти к двери. Дальнейшее ожидание могло растянуться на долгие минуты, все зависело от настроения того, кто стоял за дверью и молчаливо смотрел в глазок.
В этот раз дверь открылась на третьей секунде. Антон не сразу вошел. Смотрел в дверной проем на удаляющуюся спину Насти и по привычке продолжал считать в пол голоса. На счет десять толкнул дверь и вошел. Скинул обувь, неряшливо разбросал по прихожей и быстрым шагом прошел в свою комнату.
Настя готовила. Воздух пронизывали запахи лука, вареной курицы и перца. В животе заурчало, кольнуло под ребрами, желудок свело от боли. Антон положил ладонь на живот, поморщился и застонал. Словно обтянули желудок проволокой и сунули в морозильник. От голода организм начинал переваривать себя, громко урча и чавкая. Единственное спасение от болей – закинуть что-нибудь съестное. Антон готов был съесть даже стряпню Насти, к которой бы ни за что не прикоснулся в другое время. На мгновение мелькнула мысль о зубной боли, которую он испытает, когда будет жевать вареную курицу или что там готовила Настя. Голодные боли до такой степени вскружили голову, что он совершенно позабыл, что гнилого зуба больше нет, болеть нечему.
Он опустился на колени и, стараясь не замечать боль в животе, подполз к кровати. Выкатил аквариум и подтянул коробку со сломанными игрушками. Игрушки его не интересовали, он перерос тот возраст, когда при мысли о побеге в первую очередь задумываются о игрушках, которые нужно взять с собой. Он искал дорогие вещи: рогатку, старательно закопанную от чужих взглядов на самое дно коробки и лампочку отца. Там же был пакетик с гайками, свинченными с забора у заброшенной, недостроенной больницы.
Откинул пластмассового солдатика, с покусанной кошкой рукой, отбросил машинку без передних колес, отставил в сторону медведя с отрезанным ухом, и в куче деталей от конструктора откопал рогатку. Она была идеальной формы, выточенная из осины, обвязанная черной изолентой, чтобы руки не скользили, а на резинке, по центру продет прямоугольный кусок кожи, срезанный с куртки, найденной в коробках с абрикосами, под аркой дома. Тогда Антону попало от дяди Вали, приметившего эту куртку, но зато получилась отменная рогатка. Он мог попасть в банку из-под пепси с расстояния в тридцать шагов. И гайка нисколько не потеряет в скорости, проделав дырку в банке. Сашка предлагал поставить две банки рядом и пробить одним выстрелом, но вторую банку найти оказалось не просто. Оставили эту затею на другой раз.
Рогатку сунул за пояс, пакетик с гайками положил в карман. Поднял безухого медведя, перевернул, раздвинул шов на спине и достал лампочку. Убрал её во внутренний карман шорт.
Огляделся, прощаясь с комнатой, в которой прожил последние пять лет. Говорят, в такие моменты у людей возникает чувство тоски и горести. Закрадывается маленький, но зубастый зверек, называемый сомнением. Если дать ему волю, подкармливать думами о будущем и правильности выбора, то зверек быстро растет, глубоко вгрызется в мысли, выжирает решения, только что казавшееся верными. В конечном итоге он парализует волю, и тогда мысли о смене места жительства не просто отпугивают, но повергают в ужас. Человек безвольно бросает полный чемодан и, не отдавая отчета своим действиям, раскладывает по полочкам опустевших шкафов собранную одежду.
У Антона привязанности к месту не было, он не страдал и не раздумывал о будущем. Ему было все равно где жить, лишь бы не тут. Он не намеревался сюда возвращаться, а если ему суждено умереть молодым, то не тут, не в кругу нелюбящих родственников. Если бы в его мыслях начало появляться сомнение, то долго оно не прожило, его прихлопнул другой зверь, больше и кровожадней. Этот зверь не терпит конкуренцию, выжирает всех соперников. Имя ему – ненависть.
Вышел из комнаты и еще не дойдя до прихожей, из зала услышал, как скребется кошка. Она зарывала что-то на полу у входной двери. Антон медленно, настороженно вышел в коридор. Кошка ходила кругами у его ботинка и интенсивно копала воображаемый песок. Через дырявую подошву просачивалась моча и тонкой струйкой текла по покатому полу в сторону ванной комнаты.
– Ах, ты, сволочь… – прошептал Антон, поднял кошку за шкирку, отнес в ванну и ткнул мордой в лоток. Он давно хотел так сделать, давно хотел научить наглую морду ходить в туалет, а не в ботинки, но боялся тети Тани. Если бы она увидела, как Антон воспитывает животное, то скорее всего, следом за кошкой, полетел лицом в лоток. Теперь же бояться некого, даже если Настя увидит и расскажет тети Тани, то Антон к тому моменту будет далеко. Он помыл руки, вышел в коридор и запер дверь в ванну, оставив кошку наедине с лотком.
Поднял мокрый ботинок, поднес к лицу, поморщился. В носу защипало, а глаза заслезились. У шкафчика, который поставили персонально для вонючей обуви Антона, стояли лакированные красные туфли на шпильках. Их купили день назад Насти. Антон занес свой старый ботинок над туфлями и перевернул, выплескивая котиную мочу.
– Сколько раз тебе говорила, ставить свою обувь в шкаф? – передразнивая тетю Таню проговорил Антон.
Далее он швырнул ботинок об стенку и открыл дверцу второго большого шкафчика. На стене осталось пятно. Скорее всего его уже не вывести, оно подсохнет, пожелтеет и останется на память об Антоне. В шкафчике хранилась обувь тети Тани, дяди Миши и Насти. У каждого своя полка. Антон сунул руку в глубину средней полки и выудил кроссовки дяди Миши. Они конечно же были велики Антону, но зато новые и красивые. А то что велики – не беда, теперь его нога будет расти быстро и очень скоро он сможет перепрыгнуть сразу семь ступеней, а в этих кроссовках и все восемь. Глаза блестели, а уголки губ подрагивали. Пусть он сдерживал радость на лице, но в душе улыбался так широко, что ненароком мог порвать губы, если бы у души они были.
Прежде чем сунуть ноги в кроссовки, хорошенько протер ступни. Между пяткой и задником помещалось три пальца. «Всего-то» – подумал Антон и вышел в подъезд. Перед тем как хлопнуть на прощанье дверью, так, чтобы штукатурка с потолка посыпалась, он услышал голос Насти. Она напевала. Некоторые слова произносила тихо, так, что они терялись в звуках улицы из открытого окна подъезда. Но даже не разобрав всех слов, он смог вспомнить где слышал мотив. Там, у пруда, в зарослях камыша.
Он не заметил, как вошел в квартиру, прикрыл дверь и, словно завороженный песней факира змей, поплыл на кухню.
ebooksa