— Как это у них всё получилось, всё, что хотелось, Баба Саня? С помощью Сатаны?
— Обязательно — Сатаны, но не только. Использовались и зелья, и ритуальные убийства, и заговоры. Чтобы заложный стал чудовищем, в это много подлости надо вложить.
— Заложный — это покойник, умерший "нечистой" смертью?
— Да, и подготовленный к ней заранее. Колдун и ведьма — первые кандидаты. А так же грешники, поддавшиеся Злу, люди, отрицающие веру, многие…
— А… Маринка — так же? Она не была злой или слишком грешной. Ну, может, излишне тщеславной и себялюбивой.
— Ты говорила, она некрещёная — раз, к сатанистам пошла — два, с собой покончила — три. Она решилась на злое дело. Ну, и опоили чем-то, ванну с травами посоветовали. Для большей красоты, или какой-то другой благовидный предлог. А состав трав — сатанинский, может быть, запрограммированный на самоубийство. Очень подходящий кандидат в заложные. После смерти её вызвали из могилы, провели обряд. И послали в реку.
— В это просто невозможно поверить. Ну невозможно, и всё…
— А мало ты видела невозможного, Тина, за последние месяц-два?
— И занималась этим вся компания. Хорс бы не успел один- продолжаю я, думая о своём.
Маринка, всё же, совершила свой тяжкий грех: она участвовала в компании против Дана, сознательно или невольно, и оказалась причастной к его смерти. И Митрофан — тоже, гадина! Ты мне заплатишь, доктор Митрофанов! Помни, что я есть, потому что я про тебя не забываю…
Баба Саня, будто угадав мои мысли, горько вздохнула, прижав ладонь ко лбу.
— Кем-то должен был у них стать наш дорогой мальчик.
Эту тему я обсуждать не могу! И резко вскакиваю из-за стола, опрокинув стул: Никем! Он не стал у них никем! Ни-кем! Он остался собой, и никогда никем не мог быть для этого поганца и его подлой компании! Ты себя винишь, Баба Саня, за то, что он встал из могилы благодаря "пришитой" душе? Так вот: я не думаю, что это важно! Эту душу не надо было пришивать, она всегда с ним! Навеки!
Изумлённая моим взрывом, Баба Саня роняет носовой платочек, украдкой вынутый из кармана, и бросается меня успокаивать. Обнимает, прижимает к себе и усаживает на своё место. Потом поднимает упавший стул.
— Тиночка, ты говорила "не могла любить Дана". Не могла, или заставляла себя "не мочь"?
Я мотаю головой и залпом допиваю горячий чай из своей кружки. Сажусь прямо, медленно выдыхая воздух, ставший подобием пара. Долго молчу, прислушиваясь к тому, как успокаивается обожжённый пищевод.
Если бы кто-то сказал мне, что такое может быть, я ни за что бы, не поверила. Никогда!
Туманный, сырой день загорался за окном, и люди собирались смириться с ним, прожить его удачно, с наименьшими потерями. Зажигали свет и включали с утра телевизоры, спешили на работу, бродили по магазинам, чтобы накормить семьи, с нетерпением ждали вечера, когда можно расслабиться и отдохнуть…. А в полутёмной кухне старого губернаторского дома сидели за столом две измотанные донельзя женщины, и говорили о вещах, которых не может существовать в жизни: о ведьмах, русалках, оживших покойниках и о любви.
В чулане за дверью уже улеглось в деревянный ларь то самое "невозможное", а под лестницей неспокойно ворочался избитый до полусмерти пёс, который всё невозможное уже видел и знал.
***
ebooksa