Искусство проклинать

— Я не могу ждать, Баба Саня, я уже сказала… Честное слово: я не могу! И я не буду ждать… Вспоминай все обряды и наставления, которые производились с тобой, и Даном, и начинай, прямо сегодня. То, чего я не узнаю, само придёт, по необходимости.

— Что ты городишь, девочка! Само придёт! Люди годами учатся, а готовятся — месяцами… Я не имею ни сана, ни права тебя готовить.

— Представление имеешь — и достаточно. Не было бы этого — я всё равно бы пошла! И без Алексо — тоже. Так что не спорь, Баба Саня. Делай, что умеешь, учи тому, что знаешь, пиши обо всём… Но ждать я не буду.

Возражений и уговоров я слушать не стала, и Баба Саня уступила. Не скажу, что я всё схватывала на лету, но я очень старалась. Тексты мне давались сравнительно легко, некоторые правила — тоже, остальное — посложнее. Особенно тяжело было с отрешением от суеты и самоуглублением, но за это я не сильно беспокоилась: я человек момента. Когда придёт настоящая необходимость, я забуду даже своё имя. Главным станет только цель. Я так умею. Я знаю, что — месть это блюдо, которое надо подавать холодным… Но моя миссия не может быть местью. Она — возмездие.

Глава 25

Баба Саня ревниво наблюдала за моими банно-спортивными оздоровительными мероприятиями, но против ничего не имела. Массажа и прочих процедур от Дока она тоже не отменяла. Док относился к моему рвению и послушанию с некоторой подозрительностью, хотя и был доволен. На Зойку он не жаловался. Она вела себя образцово, и старательно выполняла работу, которую ей доверяли. Я находила для неё десяток-другой минут, и она всегда дожидалась их с ангельским терпением.

— Тина! А я тебя жду. У Дока больной, а я знала, что ты подъедешь… Хочешь чаю?

— Давай, сегодня сыро. Продрогла… Ну, как ты, обживаешься?

— Да… И не тяжело нисколько, хотя, бывает, передохнуть некогда. Зато и раздумывать тоже времени нет.

— Ну, это ты зря. Думать никогда не помешает.

Мы поднимаемся в дежурку на втором этаже — здесь у Дока кабинет и крошечный чуланчик, где Зойка спит и переодевается. В комнату, длинную и узкую, вошли только кушетка, типовой больничный шкафчик и тумбочка между постелью и стеной.

— Так мысли-то какие, Тина! Одни ужастики… Ты с чем будешь? У меня варенье малиновое есть, хочешь?

— Откуда такая роскошь? Больные угощают?

— Нет… то есть угощают, но не меня, а Дока. А он нас подкармливает, — сестёр, нянечек.

— Ты сдружилась с ними? Много не надо… Мне много малины нельзя. Она пот гонит, а я тогда мёрзну.

— Нет, просто сработалась. — Зойка садится рядом со мной, и вздыхает. — Боюсь я! Всех боюсь. Только Доку верю, от остальных шарахаюсь. Тина, ты их различаешь? Ну…этих?

— Да, начинаю различать… А что, у тебя подозрения есть?

— Нет, определённого ничего нет. Только ночью кажется: то в окно стучат, то в дверь скребутся. Как вскочу посреди ночи, хоть волком вой… Знаю, Док рядом, через комнату, а всё равно страшно.

— Окошечко тут небольшое, не пролезет никто, а дверь на ключ закрывай.

— Это человек не пролезет. А какая-нибудь тварь… Я тут всё посвятила, каждый угол. Как ты думаешь, это хоть немножко помогает?